Эдуард Успенский - Вниз по волшебной реке

Перед битвой на Калиновом мосту

В полдень к дворцу Кощея Бессмертного подскакал дозорный.

– Ваше величество, войско на нас идёт!

– Какое войско? Откуда?

– Не знаю, ваше величество. Только много их, и все на конях!

– Тревога! – прокричал Кощей. – Эй, Чумичка, собери бояр немедленно!

Он прошёл в комнату, где хранилось волшебное зеркало.

Как всегда, в зеркале появился парень в белой рубахе. Он во все глаза смотрел на Кощея, но ничего не говорил.

– Отвечай, – приказал Кощей. – Что за войско на нас идёт? Кто командует?

– Не буду, – сказал парень.

– Почему?

– Меня Василиса Премудрая не для тебя выдумывала. А для Макара-царя. Чтобы он знал, что в царстве делается.

– Для Макара-царя? – усмехнулся Кощей и с размаху ударил рукой по стеклу.

Раздался стон, и зеркало выплеснулось из рамы тысячью маленьких искр.

В думе уже собирались бородатые озабоченные бояре. Все они были в кольчугах и при мечах.

– Все в сборе? – спросил Кощей.

Вместе с ним вошли Чумичка, Кот Баюн, Одноглазое Лихо и Соловей-разбойник с новыми золотыми зубами.

– Все, все! – дружным хором закричали бояре.

– По порядку номеров рассчитайсь!

– Первый! – крикнул боярин Афонин.

– Второй! – закричал Демидов.

И так далее до самого последнего боярина Яковлева.

– Отлично! – сказал Кощей. – А теперь слушайте меня! В нашей стране появился враг. Он хочет уничтожить нас. Ему не нравятся наши порядки. А нам они нравятся. Верно, бояре?

– Верно, ваше величество! – хором отчеканили члены царской думы.

– Так уничтожим его. Разобьём в пух и прах! – воскликнул Кощей.

– Ура! – закричал Чумичка.

– Ура! – подхватили бояре.

– А что за враг-то? – спросил самый недоверчивый из бояр – боярин Чубаров.

– Да у нас один враг, – разъяснил Чумичка, – Василиса Премудрая, да Макар ещё!

Кощей кинул на него предостерегающий взгляд. Но было уже поздно.

– А мне Василиса не враг! – сказал Демидов. – Она мне свечку волшебную подарила. Свечку-самосвечку!

– А мне Макар не враг! – закричал боярин Морозов. – Он меня на санях катал в детстве!

– И меня! – подхватил Скамейкин.

– А мне удочку подарил.

– А говорили, что царь в деревне! Выходит, наврали. Не пойдём против него воевать!

– Ах так? – сказал Кощей. – Не хотите! Ну-ка, Лихо, поучи их немножечко!

– Сейчас! – захихикало Лихо. – Уж я их!

Оно подошло ближе к боярам и стало ласково на них посматривать. И с боярами стали твориться странные вещи: боярин Афонин вскочил и ни с того ни с сего съездил боярина Скамейкина по макушке. Скамейкин не остался в долгу.

Он вцепился Афонину в бороду, и оба покатились по полу.

У боярина Морозова вдруг подскочила температура и начался насморк. Носового платка у него отроду не было, и он совершенно не знал, что же ему с насморком делать.

Под боярином Качановым проломилась лавка, и он во всех боевых доспехах грохнулся на пол.

Не оказалось ни одного боярина, с кем не приключилась бы какая-нибудь беда. Уж на что боярин Яковлев был осторожен и всегда отходил в сторону, а всё равно у него вскакивала одна шишка за другой, появлялся один синяк за другим.

– Ну как? – спросил Кощей. – Пойдёте воевать?

Бояре не обращали на него никакого внимания.

– Ты уж меня извини, – говорил Афонин Скамейкину. – Это всё Лихо Одноглазое.

– А я, думаешь, собирался тебя за бороду таскать? – отвечал Скамейкин. – И в мыслях не было!

– Идёте воевать? – ещё раз спросил Кощей.

– Сам воюй! – ответил ему Чубаров. – Тебе Василиса тоже синяков наставит!

– А мы тебе не друзья! Обманщик ты! – поддержал Афонин.

– Не хотите – не надо! – сказал Кощей. – Ну-ка, Баюн, усыпи их! Пусть поспят до нашей победы.

Баюн вышел вперёд и взглянул сначала на одного боярина, потом на другого. И каждый, на кого он смотрел, тут же валился на пол и засыпал прямо на месте. Через минуту все бояре спали. Только храп раздавался.

Тут в думу вбежал Домовой под белым флагом. Он протянул Кощею письмо. Кощей развернул свиток и прочитал:

Кощею Бессмертному.

Предлагаем тебе явиться с повинной.

Тогда тебя, может, помилуем.

– Ну что? – спросил Домовой. – Ответ будет?

– Будет, – сказал Кощей. – Пусть они сами являются. Тогда я их, может, помилую!