Брайан Джейкс - Жемчуг Лутры

Хват же, отставив вылизанную миску из-под трюфелей, возмущенно заявил:

— Для каких это «нас»? Ты за себя отвечай, понял? Для «нас»! Ты как хочешь, а я себе кресло аббата давно присмотрел. Еще не хватало, на матрасе спать! Это ты, считай, подушкам да матрасам родственник. Привык в амбаре сидеть, глазами моргать, бестолочь.

— Что верно, то верно. Моя старая матушка говорила: «Лучше быть совой в амбаре, чем принцем во дворце». Вот как.

— Сделай одолжение, растолкуй, что твоя мамаша имела при этом в виду?

— А я почем знаю? Но звучит шикарно, согласен?

— Да согласен, согласен. Иди спи, смотри перья не спали около камина… Спокойной ночи.

В аббатстве было тихо-тихо. Чуть слышно трещали дрова в камине. Ветер завывал в трубе. И хотя до рассвета оставалось всего несколько часов, Мартин-воин не спал: он лежал с открытыми глазами и обдумывал события прошедшего вечера. Скелет Седоглупа в расщелине; ложка Фермальды; ее странные стихи; какой-то Безумный Глаз (знать бы, что это за зверь такой); да еще загадка — кто же подслушивал их разговор в Большом Зале? Что же все это значит?

Пират Конва провел кошмарную ночь в казарме надзирателей. Зажатый в угол, голодный, дрожащий, он со страхом вглядывался в плоские, ничего не выражающие глаза ящериц, гадая, которая из них и когда именно бросится на него, чтобы сожрать беззащитного, безоружного пленника. В общем, под утро он уже и сам не знал, радоваться ему или печалиться, когда двое дежурных надзирателей выволокли его из казармы и потащили во дворец.

Аудиенция была назначена в одном из верхних залов. Куница нежился на широком подоконнике, обдуваемый теплым утренним бризом. За спиной Ублаза, на самом карнизе, расположились четыре огромные черноспинные чайки. Внушительных размеров, свирепого вида, они особенно выделялись среди морских пернатых хищников кроваво-красным пятном на кончике крепкого, увесистого, янтарного цвета клюва.

О жестокости Безумного Глаза давно ходили легенды. Конва их слышал не раз и в ужасе сопротивлялся надзирателям, которые с немалым трудом впихивали его в зал.

Ублаз был не в настроении созерцать страхи пленника. Пригвоздив пирата к месту одним взглядом, он хрипло прокричал:

— Перестань дергаться, болван! Если бы я хотел убить тебя — ты еще вчера бы отправился рыб кормить. Садись за стол и делай, что тебе говорят!

Конва постарался по возможности быстрее и точнее исполнить приказ. Ублаз кончиком кинжала придвинул ему кусок пергамента и угольные карандаши.

— Итак, ты видел те шесть жемчужин, держал их в руках, запомнил их форму, цвет, у тебя была шкатулка, в которой их хранили. Это так? Отвечай! — рявкнул император.

Конва кивнул и пропищал:

— Да, Ваше Величество.

Острие кинжала легко царапнуло лапу пирата.

— Отлично. Значит, ты можешь нарисовать их мне, сами жемчужины и шкатулку.

Конва растерянно взял карандаши и пролепетал:

— Но… я не знаю… мое умение рисовать… весьма ограниченно…

Приподняв морду пирата острием кинжала, Ублаз ухмыльнулся и пригрозил:

— Жить захочешь — нарисуешь.

Конва стал проворно водить углем по бумаге, попутно отвечая на вопросы императора.

— Скажи мне, крыса корабельная, не было ли на жемчужинах каких-то отметин, не отличались ли они друг от друга по форме или по цвету?

— Нет, Ваше Величество, все шесть были одинаковы: идеально круглые, ровные, одного цвета.

— А как насчет размера?

— Все были одинаковыми. Крупнее, чем любая жемчужина, когда-либо виденная мной. Примерно вот такого размера.

Конва протянул Ублазу пергамент с шестью кружочками. Император одобрительно хмыкнул и сказал:

— Ну вот, а говорил, что не умеешь. Молодец, пират. А теперь скажи, какого цвета жемчужины.

— Ваше Всемогущество, они были светло-розовыми, неяркими. При дневном свете они казались более мягкими, кремовыми, а под лампой их цвет густел, становился похожим на оттенок только что распустившегося розового бутона.

— Надо же, какой поэт в тебе пропадает. Впрочем, на твоем месте я бы еще не так запел. Ну а теперь опиши мне, где они хранились.

— Это была шкатулка из большой глубоководной раковины. Обе ее створки были хорошо отполированы и отливали перламутром. Кто-то приделал к ним петли и защелку из твердого дерева. Изнутри раковина выложена мягким красным бархатом. Каждая жемчужина лежала в отдельной выемке. Насколько я помню, выглядело все это вот так.

Когда пират закончил рисовать, Ублаз взял пергамент, посмотрел на плод стараний Конвы и положил рисунок перед чайками, которые не мигая, абсолютно безучастно тоже осмотрели набросок.