Брайан Джейкс - Мартин Воитель

Это были первые слова, которые он произнес со времени битвы при Маршанке. Друзья ждали, что он скажет еще что-нибудь, но он молча сидел, не поднимая глаз от пустой тарелки; его черты выражали спокойствие и решимость.

Только теперь Дубрябина поняла, что Мартин наконец вернулся к жизни.

— Мы решили отправиться в Полуденную долину. Ты пойдешь с нами?

— Я не смогу вернуться в Полуденную долину. Я пойду один. На юг.

Грумм понимал — отговаривать друга бесполезно.

— Куда ты, это самое… идешь? Что ты надумал, Мартин?

Все внимательно прислушались к ответу Мартина, зная, что тот говорит с ними в последний раз:

— Может быть, когда-нибудь я повешу этот меч на стену и стану миролюбивым зверем. До той поры я должен идти путем Воителя. Это у меня в крови. Не страшитесь, никто не услышит от меня ни слова о Полуденной долине или о ком-нибудь из вас. Полуденная долина — это потаенное место, недоступное для зла. Я бы никогда себе не простил, если бы, сам того не желая, навлек на него беду. Никто не узнает, откуда я пришел.

Паллум как-то странно посмотрел на глядевшего прямо перед собой друга:

— Но что ты скажешь тем, кого встретишь? Мы столько всего пережили вместе, может быть, когда-нибудь ты об этом расскажешь.

— Никогда! — Мартин покачал головой. — Я всем буду говорить, что защищал от морских крыс пещеру отца, когда тот ушел в море. Когда я понял, что он не вернется, я отправился странствовать. Дано ли кому-нибудь понять, через что мы с вами прошли и каких потеряли друзей?

Неяркие лучи осеннего солнца рассеяли клубящийся туман, нависший над безмолвным лесом, под ногами шуршал бурый ковер опавшей листвы, а легкий иней на ветках таял, превращаясь в сверкающие капельки росы. Тихим осенним утром пятеро друзей прощались друг с другом. Мартин закинул меч за спину поверх старого плаща. Полликин собрала для всех по котомке с припасами на дорогу. Грумм прикрывал мордочку поварешкой, чтобы скрыть неудержимо катившиеся слезы. Дубрябина неловко обняла Воителя и отступила, Паллум и Грумм последовали ее примеру. Полликин расцеловала их всех в щеки.

И вот она осталась одна. Она смотрела на юг, вслед одинокой фигурке Мартина, исчезавшей среди деревьев. Старая кротиха расправила свой передник в цветочек; ее глаза затуманились, когда нежданно-негаданно перед ее мысленным взором предстала судьба одинокого путника.

— Эх, значится… говорила я, тебя несчастье ждет, если ты с мышкой своей в Маршанк пойдешь. Остался ты теперь один, парень. Ладно, значится… впереди у тебя тяжелые деньки, хотя в конце концов ждет тебя счастье. Но зато до скончания сезонов всякий зверь твое имя помнить будет, Мартин Воитель!

В Пещерном Зале аббатства Рэдволл прошла целая ночь, а затем и целый день, прежде чем юная мышка Обреция закончила свою историю. За это время камин растапливали заново четыре раза и столько же раз меняли горящие на стенах факелы. Однако, слушая повествование Обреции, никто не сомкнул глаз; не было и таких, у кого глаза остались бы сухими.

После того как Обреция умолкла, в зале долго стояла тишина, затем аббат Сакстус тяжело вздохнул и снял очки.

— Разумеется, Полликин была права. В конце концов Мартин обрел свое счастье. Он оставил путь Воителя и посвятил себя мирным делам — основанию нашего ордена и строительству аббатства Рэдволл. Но скажи, Обреция, откуда вы все это знаете, кто поведал вам эту историю?

Еж-богатырь Бултип отодвинул в сторону пивную кружку:

— Обреция происходит из правящей династии Полуденной долины, хотя должен вам сказать, что мы с ней не были там целый сезон. В ее жилах течет кровь Уррана Во — ее далекий предок звался Бромом Целителем, братом Розы. Мой далекий предок, затерянный в дали бесчисленных дней, звался Паллумом Миролюбивым. Я прямой наследник его рода.

Симеон провел чуткими лапами по щекам Обреции:

— Ты унаследовала красоту сестры Брома.

Юная мышка сняла висевший у нее на шее медальон, искусно вырезанный из ракушки морского гребешка, и открыла его:

— Все, кто видит это, говорят то же самое.

Аббат Сакстус осторожно взял у нее медальон.

Внутри него была миниатюра, написанная растительными красками на полированной дощечке вишневого дерева. То был двойной портрет Мартина и Розы. Казалось, они смотрят, как живые, сквозь прах и дымку давно минувших сезонов.

— Мартин выглядит точно так же, как на гобелене, хотя здесь он моложе, — заметил Сакстус. — Ты права, Обреция. Вы с Розой похожи как две капли воды. Это великолепный портрет, откуда он у тебя?