Владимир Сисикин - Сыщик

— Дело в том, — начал Слон, — что я неоднократно слышал, как один из обитателей нашего двора, некий Воробей Николай, неприлично обзывал Захара… Это выражение, как мне кажется, может послужить той самой особой приметой, которую вы…

Слон смущенно умолк, и его уши порозовели.

— Как же он его обзывал? — нетерпеливо спросил Шарик.

— Боюсь, что я не смогу повторить это ужасное слово.

Уши Ивана Ивановича растопырились и заполыхали, как два громадных красных зонта.

— Иван Иванович, — твердо сказал Сыщик, — этого требуют интересы дела.

— Ну хорошо, хорошо, я скажу. Воробей обзывал Захара… Он его называл… он дразнил его… рыжим.

Иван Иванович покраснел весь. Даже колени. И даже хвост. Мама Муркина воскликнула с негодованием:

— Какой же он рыжий?! Он очень светлый шатен! Я этому хулигану полхвоста выдрала за то, что дразнился, а вы, Иван Иванович, повторяете всякие гадости о моем сыне… Да я…

Шарик перебил:

— Вот еще одна улика! Стычка мгновенно прекратилась. Шарик продолжал:

— Рыжий во… Волос очень светлого шатена. Улики сходятся. Захар пропал здесь, посреди белого дня и…

Шарик, не закончив, поднял голову и посмотрел в небо.

В огромном небе плыло облачко, очертаниями отдаленно напоминавшее котенка. Котенок медленно-медленно взмахнул полупрозрачной лапой и растворился в синеве. Когда все опустили слезящиеся глаза к земле, на ней не было ни Козла, ни мыла.

Ветерок откуда-то донес слабый запах земляники.

Кап!

Ухо спящего Захара вздрогнуло, стряхнув воду. Снится Захару, что на солнечном песке борются, пыхтя, Котя и Кутя. А Катя говорит:

— Захарка, найди мне бантик для хвоста, а? Кап!

Ухо Захара опять дрогнуло.

Продолжается сон: идет Захар искать ленточку для сестренки или там, на худой конец, веревочку.

И вдруг вот он, бантик, летит по воздуху, всеми цветами радуги переливается, сверкает, кричит:

— А ну, Захарка, догони!

Бабочка!!! Вот это будет бантик!!!

Мчится Захар за бабочкой.

Она на волейбольную площадку, и он за ней. Подпрыгивает, растопыренными коготками по воздуху царапает, вот-вот поймает для Кати бантик.

Вдруг видит: на земле лежит мячик. Хорошенький такой мячик: наполовину красный, наполовину синий.

«Ой, — обрадовался Захарка, — наш мячик!».

Его недавно мама купила, а он пропал, на свалку ускочил и там пропал. Плакали, плакали, искали, искали — не нашли. А он вот где лежит — на самом видном месте!

Захар забыл про бабочку.

Лапку протянул, хотел поднять мячик, а он — что за диво — зашевелился и провалился в землю! Только круглая черная дырочка осталась. Захар наклонился в дырочку посмотреть, и вдруг оттуда высунулась страшная черная лапа и схватила котенка за шиворот. На месте маленькой дырочки образовалась целая дыра, и Захарка ухнул вниз, в темень. Свалился на сырую землю, а вверху светится отверстие, в которое только что упал. Какая-то стремительная фигу pa — раз-раз-раз — замуровала отверстие, стало темно…

Спит котенок, а лапками во сне бьет. Кап!

Вскочил Захар, головой мотает. Ух, как страшное Кап!

На земляной пол капля шлепнулась с земляного потолка. Стены земляные. Из стен, как бледные червяки, корни торчат. Дверь железная.

Темнота-а-а…

Хорошо еще, что Захар, как все кошки, в темноте отлично видит.

Сел Захар, подумал. Значит, снилось ему то, что наяву было. Куда же это он провалился? Куда его утянули?

Пошел, дверь толкнул. Закрыто. — Ма-а-ма! — крикнул. Тишина.

Поплакал Захар, поплакал, есть захотелось. Выдернул из стены корень, пожевал, плюнул.

Мама кашу варила. Солнышко светило. У Кати уши просвечивались.

Ничего этого нет.

Вздохнул Захар, голову запрокинул, стал капли ловить. Двадцать пять капель на язык поймал, двадцать шестая в нос попала.

Вдруг кусок земли отвалился — плюх на пол!

А там — свет!!!

Крохотная дырочка засветилась. Вот он, выход!

Кинулся Захар копать. Копает, копает, копает, свет ярче. Просунул голову в дыру. Зажмурился. Потихоньку разжмуривается, разжмуривается…

Это не двор.

Это громадная пещера.

А свет откуда же? Это по стенам на гвоздях, а по потолку на корнях клеточки развешаны. В каждой клеточке светлячок сидит. Свет тоскливый, зеленый. И холодный. Совсем не солнышко. Не-ет.

Что там еще?

Громадные канцелярские счеты стоймя стоят. Прямо как стена. На каждой железной перекладине суетится по хомячку. Бегают туда-сюда, — белые и черные костяшки перекидывают. Чок-чок-чок-чок — стучат костяшки. Прямо как машина работает. Только шестеренки у нее живые — хомячки. И они выкрикивают: