В. Головачев - Донские сказки

И начал он казачьего коня клевать. Глянул казак в сторону, видит — волк бежит, тоже на его коня зарится. Позвал он его:

— Волк, великая у меня к тебе просьба: принеси мне студеной воды из речки, а то у меня язык к нёбу присох, от жара губы ссыхаются.

Подбежал волк и прорычал:

— Некогда мне тебе воду носить, мне брюхо надо мясом набивать, пока другие волки не набежали.

И начал он казачьего коня зубами драть.

Глянул казак, а возле него хохуля крадется, из-за куста к нему приглядывается. Хотел казак попросить, чтобы она ему воды из речки принесла, да передумал, — слишком мал зверок. А хохуля оглядела казака и сразу куда-то пропала.

Еще сильнее мучит казака жажда. Вдруг чует казак: кто-то его в бок легонько тычет. Глянул он, а это хохуля своим длинным носом его толкает. Промеж лап у нее — кубышка, до самых краев студеною водою налитая.

Слыхала хохуля, как просил казак черного ворона и серого волка, чтобы они над ним сжалились и воды принесли, и решила казаку помочь, прикатила ему целую кубышку с водою. Попил казак воды студеной, стало ему легче, приподнялся он на локоть и говорит:

— Чем же буду я тебя, хохуля, благодарить за твою услугу великую?

А хохуля за кустом стоит, хвостом вертит и еле-еле слышно пищит:

— Ничего мне, казак, не надобно, живи себе на здоровье, поправляйся.

Попались тут казаку под руку цветы ландыша. Хотел он их собрать да хохуле дать, но не было сил сорвать, только руки у него крепким, хорошим духом пропахли. Видит казак, нечего ему хохуле дать, потянулся он к ней, погладить думал, но не достал и лишь хвоста ее рукою чуть-чуть коснулся. От чистого сердца хотел казак отблагодарить зверка за услугу добрую.

С тех пор пропах ландышами у хохули хвост, перешел тот запах на него с казачьей руки. И по сегодня от хохули идет хороший да крепкий дух.

Раньше у зайцев, как и у всех зверей — волков, лис, медведей, горностаев — глаза на своем месте были. Они назад их не косили, к себе за уши не заводили. И до сегодня такими и были бы, да объявился среди них такой заяц, что всего на свете, даже своей тени боялся. От самого малого шороха со всех ног наутек пускался.

Напугавшись, бежал этот заяц до тех пор, пока язык от устали не высунет и где-нибудь в лесу под кустом или в степи под кочкой не свалится.

Больше всего на свете заяц своей тени боялся. Против солнышка сядет и начнет глаза ломать да косить, чтобы ему ловчее было за тенью следить. Страшился он, что тень к нему подкрадется, за длинные уши схватит да за горы высокие, за реки глубокие, нивесть в какие страны далекие утащит.

Весь свой век он все дрожал да глаза назад на свою тень косил, за уши их заводил. Заводил, заводил да так завел, что они навсегда у него косыми и остались.

А от этого косого зайца и развелись по всей земле зайцы трусливые, какие и ныне всего на свете боятся, каждого пустякового шороха страшатся.

У ежей, как и у всех зверей, раньше вместо колючек шерсть была. Незавидная шерсть, так, вроде редкой свиной щетины.

Все знают, что невелик зверь еж, силы у него немного и отбиться ему от своих недругов нечем. Нет ни острых когтей, ни рогов, ни крепких зубов. И жить ежу на белом свете, между хитрых и сильных зверей, совсем было неуютно.

Вот сел как-то еж под кустиком и задумался горько о том, как дальше жить. И стало ему так жалко себя, что сердце на части разрывалось и слеза прошибла.

Но слезами делу не поможешь, того и гляди, кто-нибудь из зверей — серый волк или премудрая лиса — набегут, сожрут и косточек не оставят. Смахнул еж лапкою слезу с глаз, вздохнул и побрел дальше по лесу, — харчишки себе искать.

Бредет он по лесу да себя подбадривает, лапкой о лапочку похлопывает. А как зашуршит что в кустах, еж и с места тронуться боится. Знает, что все равно от волка или лисы никуда уйти не сможет. Ощетинится еж от злости на себя за то, что он такой маленький да слабенький.

Раз ходил по лесу еж, топорщился, до самого вечера себе еду разыскивал, а вечером в дупло залез и улегся. Но что-то не спится ему. И так повернется, и эдак, а все как-то неловко лежать, за все шерстью своей цепляется. К его шерстке все стало приставать — и сухой листок, и птичий пушок, и травинка — все так и липнет, покою ему не дает. Взяла ежа досада, хотел он сор сгрести. Закинул лапку за шею — и всю в кровь исколол.