Симон Соловейчик - Воспитание школы

Мальчик-очкарик со смешной фамилией был то неудержимо смешлив, то необыкновенно серьёзен. В этом он был похож на своих ровесников. Пахнущее керосином дворовое детство. Коммунальная квартира. Мечта стать репортёром, как отец. «Я и родился во дворе редакции газеты „Красный Крым“ в Симферополе…»

Когда началась война, Симе было только десять лет. Эвакуация, кипяток на станциях, деревенская школа, обмороженные ноги…

«Моя детская жизнь закончилась в феврале 1943 года, когда арестовали маму. Это было в эвакуации, мы жили в небольшом городке за Уралом, жили вчетвером – мама, бабушка, маленькая моя сестра и я… Под утро маму увели, и я остался старшим в семье… С этого дня я всегда чувствовал себя старшим…»

Маму через несколько месяцев освободили, но она, фармацевт по профессии, тут же добровольцем ушла на фронт. Вернее, уехала с санитарным поездом.

Двенадцатилетний мальчик привёз бабушку и сестру домой, в Москву. Стал учиться в 324-й школе. Английский преподавал фронтовик без обеих ног. Логику – учительница, только что вернувшаяся из немецкого плена. Я был у неё в гостях на Бескудниковском бульваре, её зовут Нина Григорьевна Эрастова. Пятьдесят пять лет она хранила тетрадку с сочинением десятиклассника Симы Соловейчика.

– У меня Симы нет даже на общих фотографиях. Так получилось, другие выпуски есть, а этого нет. Вот выпуск Олега Басилашвили, они были младше, Сима был у Олега вожатым…

После девятого класса ему предложили поехать вожатым в пионерский лагерь МИДа. Обещали выдать шёлковую рубашку и туфли с посольского склада. «Дали мне отряд из тридцати одиннадцатилетних мальчишек – я хлебнул педагогики сразу и досыта…»

Туфли потом бабушка продала на рынке. Но Симе их было не жаль – он нашёл дело на всю жизнь. Он понял, что будет заниматься с детьми и писать о детях.

Но судьба повела его к назначенной цели окольным и запутанным маршрутом. Опять же, как потом оказалось, к счастью.

Распределили его в библиотечный техникум в городок Зубцов, там он чуть не стал председателем колхоза (был такой партийный эксперимент – посылать учителей в отстающие колхозы на руководящую работу). В председатели его не взяли, хотя он очень к этому стремился и даже жениться срочно собрался – какой же председатель без жены? Тем временем место преподавателя в техникуме он потерял и с радостью вернулся в Москву. Работал репортёром в газете на строительстве стадиона в Лужниках. В журнале «Пионер» вёл колонку для мальчишек. Женился. Сын Артём родился в тот день, когда отца приняли на работу в «Комсомольскую правду». На дворе был шестидесятый год. Подросткам шестидесятых – семидесятых повезло – у них был «Алый парус»; незабываемая, неповторимая страница в «Комсомолке». Появилась она на свет благодаря Соловейчику и московскому десятикласснику Алёше Ивкину, ставшему первым капитаном «Алого паруса».

Тогда, в командировках по стране, в дни первой славы и первых конфликтов с начальством, Соловейчик пришел к тем принципам своей работы журналиста, от которых уже никогда не отступал. Это были тайные, внутренние принципы, но читателям они были абсолютно ясны. Сам он написал о них лишь в конце жизни, отвечая на какой-то вопрос. «…Знать только добрых людей… общаться только со значительным». И вот, пожалуй, самое важное: «Я боюсь сказать, а тем более написать что-нибудь дурное о человеке, но если я чувствую в нём правду, то пусть хоть весь мир отвернётся от него, мне не страшно написать, что он талантлив». Соловейчик не понимал, что значит «перехвалить» человека, тем более – маленького. Восхищение детьми, природой, музыкой, талантливыми людьми – это было его постоянное состояние. Он сделал своё восхищение жанром журналистики.

Только на первый взгляд могло показаться, что Соловейчик писал о тонкостях воспитания и нюансах учительской работы. Это всё был разговор о жизни. Причём разговор ободряющий и дружеский, без тени назидания. Его статьи, очерки, еженедельные колонки нарушали давнюю, чуть ли не со Средних веков идущую традицию, по которой философы-моралисты должны быть редкими занудами. Он умел говорить ясно о таинственных вещах и таинственно – о простых и привычных. Многим своим читателям он открыл глаза на собственных детей.

На весь Советский Союз он сказал когда-то, что детей надо баловать. Тысячи советских семей расстались с ремнём как воспитательным средством. Он говорил неслыханные вещи, поэтому на него не могла не ополчиться казарменная педагогика. Да и сегодня многие ли с ним согласятся и, главное, многие ли из нас готовы за ним последовать?