Михаил Филипченко - Сборник диктантов по русскому языку для 5-11 классов

Затерялся в перелесках рябиновый дол. А все равно его отыскали свиристели. Они прилетели в субботу и все воскресенье тешились здесь шумно, суетливо, радостно. Даже сороки наведались сюда из садов, уселись в сторонке, завидуя чужому пиршеству. А свиристелей так много, что, когда поднялись, все небо было в этих северных красивых птицах, что звали на Руси красавами.

Дождался-таки своего часа рябиновый дол. Не зря хранил свою красоту и богатство.

В конце апреля, в еще голом, сквозном лесу, на возвышенных прогретых местах сквозь жесткую кожистую подстилку пробивается сон-трава. На нежных, опушенных стеблях, как бы еще не окрепших от перворождения, поникше дремлют крупные сине-фиолетовые цветы. Об эту пору растеньице еще без единого листочка: просто стебель и на нем – цветок. Сон-трава так и зимовала под снегом, под опавшими древесными листьями с уже готовым бутоном, с тем чтобы, пока вокруг еще нет ни одной травинки, первой пробиться к солнцу, поскорее развернуть бутон и понежиться, подремать в ласковых вешних лучах. Ничего подобного этой яркой, праздничной сини нет во всем пока еще не прибранном, буро-жухлом лесу, и потому так радостно изумишься, когда еще издали, за много шагов, увидишь это диво весны.

Рвать цветок нельзя. Он и сам по себе трепетно-нежный, неприкасаемый и даже под бодрящим апрельским солнцем не в силах приподнять дремотно опущенной головы. Если же его сорвать, то он тут же безвольно поникнет и уснет навсегда… Оттого и назван так: сон-трава.

Но вот все-таки рвут многочисленные посетители вешнего леса! Рвут и вскоре бросают. Бросают из-за этой нежной неприкасаемости растения, а стало быть, из-за его бесполезности и ненужности. Бывает, в воскресный день все лесные тропки, ведущие к электричке, усыпаны завядшими и растоптанными цветами.

(По Е. Носову)

Мы с другом очищали скворечники у нас в саду от старой подстилки, которую натаскали в гнезда скворцы. И вдруг из одного из них выскочила рыжая мышка.

Она хотела спрятаться в густой траве, но мы ее поймали. Хорошо рассмотрели и обнаружили, что это не мышь, а соня. Мы поняли, это – кормящая мать и, значит, там, в скворечнике, ее малыши. Так и оказалось. Их было шестеро маленьких, голых, слепых.

Решили перенести домой все семейство. А чтобы зверьки чувствовали запах родного дома, взяли из скворечника и старую подстилку. Всех поместили в террариум. Мама-соня сначала зарылась в сухую траву, но вскоре вылезла, обнаружила своих малышей и начала облизывать их, устраивать поудобнее. Мы положили соне кусочки яблока, сухарики. Утром обнаружили, что яблоко съедено, а сухарики не тронуты.

Через две недели маленькие сони стали выходить из гнезда. Они обнюхивали все вокруг, обживались. А вскоре стали брать корм прямо из рук.

Как ни боялись засухи, она все-таки пришла. Небо было донельзя раскалено, и с него почти отвесно падали колющие лучи солнца, а в воздухе уже начинал веять дышащий гарью ветерок. Овес, не поднявшийся еще и на пол-аршина от земли, уже поблек. Просяные поля, едва колеблемые жарким дыханием ветра, настоянного на увядших полевых травах, без устали отливали своими унылыми бледно-зелеными кистями. Почти не заросшие в этом году травою паровые поля печально разнообразили картину. Песчаная земля, которая, по-видимому, некогда особенно избалована дождями, окончательно задыхалась от зноя.

Кое-где попадавшиеся нам навстречу стада еще более усиливали тоскливую неприглядность полей. И только один раз мы заметили возле них пастуха, не спеша идущего за стадом и с видимым усилием тащащего свою палку. Он безучастно посмотрел на нас и путано объяснил, куда нам следует ехать, чтобы попасть на мельницу. Несмотря на раннее время, деревня, через которую мы проезжали, поражала своей пустынностью. Только кое-где на завалинке сидела какая-нибудь старуха да копошились ребятишки, почти не интересовавшиеся нами. Даже собаки и те лаяли как-то нехотя и как будто по привычке. Но вот в отдалении мы увидели небольшой домишко с штукатуренными стенами. Это и было не что иное, как мельница, где мы рассчитывали остановиться на ночевку. Весело выглядывают из ярко-зеленой листвы черепитчатые и камышовые крыши построек, без устали вращается обвешанное маслянистыми каплями замшелое колесо, бешено стучит в амбаре жернов, с приглушенным шепотом плещется речонка, убегающая куда-то в глубь степей. Уж не примерещилось ли все это нам?