Михаил Филипченко - Сборник диктантов по русскому языку для 5-11 классов

Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами – в нем все крупно, все широко, привольно и загадочно – он же, напротив, возвышает его. Редкое чувство приподнятости и одухотворенности испытываешь на Байкале – словно в виду вечности и совершенства и тебя коснулась тайная печать этих волшебных понятий, и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. Ты уже тем, кажется, отмечен и выделен, что стоишь на этом берегу, дышишь этим воздухом и пьешь эту воду. Нигде больше не будет у тебя ощущения столь полной и столь желанной слитности с природой и проникновения в нее: тебя одурманит этим воздухом, закружит и унесет над этой водой так скоро, что ты не успеешь и опомниться; ты побываешь в заповедных угодьях, которые и не снились нам; и вернешься ты с удесятеренной надеждой: там, впереди, обетованная жизнь…

А очищающее, а вдохновляющее, а взбадривающее и душу нашу, и помыслы действие Байкала!.. Ни учесть, ни пометить его нельзя, его опять-таки можно только почувствовать в себе, но с нас достаточно и того, что оно существует.

Вернувшись однажды с прогулки, Л. Н. Толстой записал: «Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой – этим непосредственным выражением красоты и добра».

Старое, извечное несоответствие наше той земле, на которой мы живем, и ее благости – старая наша беда.

(По В. Распутину)

Приближаются весенние экзамены, и мы с братом Сашей усиленно готовимся к их сдаче. Саша учится в университете, а мне еще далеко до аттестата зрелости: в этом году мне, может быть, удастся получить свидетельство об окончании восьмого класса.

Из-за болезни я не был в школе два месяца и вследствие этого очень отстал. Во что бы то ни стало мне необходимо повторить всю программу, пройденную в продолжение года. Я рассчитал, по скольку страниц надо читать в день, но мне никак не удается выполнить эти расчеты. Стоит только усесться за учебник, как в голову сами приходят мысли о стадионе. Хорошо бы сыграть в волейбол или потренироваться в беге – в прошлом году я был чемпионом школы в соревнованиях на короткую дистанцию.

Неплохо сбегать с компанией сверстников на берег Волги, к речному вокзалу, или забраться в палисадник и почитать что-нибудь о кораблях, караванах, необыкновенных приключениях.

Саша весь поглощен занятиями: что-то подчеркивает карандашом в брошюрах, выписывает цитаты из сочинений классиков, иногда читает вполголоса об агрессиях, капитуляции, конгрессах и еще о чем-то совершенно непонятном.

Я сажусь за стол и тоже читаю о меридианах и параллелях, о кристаллах и элементах.

Но начинается трансляция матча со стадиона «Динамо», и я замираю над недочитанным параграфом. Саша тотчас выключает радиоприемник.

Я старательно решаю уравнения с двумя неизвестными, но все равно слышу и шум трамваев, и крики девчонок, скачущих на тротуаре. В отчаянии я ухожу на кухню, но здесь мне мешает сосредоточиться наш пес Дружок, сидящий в конуре под окном.

Опершись на фортепьяно, протодьяконша в колье и пеньюаре, отделанном беличьим мехом, пела низким контральто арию из оперы «Маньчжурская обезьяна», томно поглядывая на сидевшего в бельэтаже флигель-адъютанта, небрежно жевавшего монпансье. Хотя решительного объяснения между ними еще не произошло, но по всему было видно, что оно не за горами: уж слишком фамильярно – по мнению раскладывавшей пасьянс почтальонши с изъязвленным оспой лицом – поглядывал во время последнего котильона этот субъект на бедную протодьяконшу. Впрочем, сама певунья была без памяти от этого «славного кабальеро из Севильи», как она его именовала, еще с того вьюжного вечера, когда он с видом отъявленного злодея разъезжал по набережной на необъезженном коне по кличке Дьяволенок, а она мирно прогуливалась, держа под руку съежившегося от холода подьячего, серьезно разъяснявшего ей смысл средневекового барельефа, изображавшего испанскую донью в объятьях некоего сеньора. С каким-то неизъяснимым блаженством вспоминала протодьяконша с тех пор эту минуту первой влюбленности и всякий раз, ложась спать, клала в изголовье постели медальон с портретом флигель-адъютанта и, пряча свой копьеобразный нос в кроличьем воротнике пеньюара, предавалась сладким мечтаньям.