Геннадий Трошин - Рассветы

- Вот и я удивляюсь, - зашептал старик, наклонившись ко мне. - Которое утро смотрю и глазам не верю, чтобы зорянка кормила пескарей. Птичка она, конечно, душевная, жалостливая к чужой беде. Всегда при случае выкармливает осиротевших птенцов или выхаживает слабых пичужек, но чтобы кормить пескарей... Н-да. Такое видеть еще не доводилось. Может, птенец ее здесь утонул, а? И она носит корм по привычке?

Зорянка прилетала еще несколько раз, а потом пескари уплыли вместе с набежавшей волной обратно в реку, и птичка больше не появлялась.

Старик поймал на одну из удочек сорожку, но почему-то не опустил ее в ведерко с водой, а положил чуть поодаль у талового куста. У меня дело подвигалось успешнее. Я таскал одну плотвицу за другой, сажал на кукан и удивлялся, как это мой сосед, местный житель и, судя по всему, опытный рыболов, часто зевает поклевки и отстает от меня в улове.

- Слышь, как трещит? - то и дело отвлекался он. - Ты думаешь, это кузнечик? И не кузнечик вовсе, а камышовка. Птичка такая. А эта, что соловьем заливается, - тоже камышовка. Только другой породы. Она может и под синицу, и под скворца, под кого угодно голос подделать. Как те артисты, которых по телевизору показывают.

- Какие артисты? - недоумевал я.

- Ну те, что других передразнивают.

- Вестник, что ли, или Хазанов?

- Вот-вот, - восторгался он, как ребенок.

Я вытащил одну сорожку, другую, но старик снова отвлек меня.

- Глянь-ка, глянь, как кулик ракушку разделывает! Ты ее руками ни за что не раскроешь, а ему хоть бы хны.

Я перевел взгляд с поплавка на отмель, где крупная, похожая на сороку, птица с красными лапками долбила большим оранжево-красным клювом двустворчатого моллюска-беззубку, и прозевал поклевку.

Не удалось мне вытащить и окунька. В тот момент, когда я потянул удилище на себя, из-за куста показалась здоровенная змея. От неожиданности я дернул удилище сильнее, и окунек, взметнув брызги, сорвался с крючка. Змея направилась к нам, и я уже начал подумывать о бегстве, как вдруг увидел на ее голове желтый венчик. Это был уж.

- Ага, пожаловал, наконец, - ласково, будто долгожданному гостю, сказал старик. - Ну давай подкрепись, подкрепись.

Уж схватил оставленную стариком у куста сорожку и, напрягая свое длинное тело, начал медленно заглатывать рыбу.

- Ешь, ешь, - приговаривал старик. - А то лягушки, чай, тебе приелись. Завтра снова тебя угощу.

Уж уполз, поклевки стали реже. Теплое дыхание ветерка принесло на берег аромат начавших млеть под солнцем цветущих лугов. Старик поднялся, стал неторопливо собирать удочки.

- Небогато у вас, - с сочувствием кивнул я на ведерко, в котором плавало с десяток сорожек. - И стоит из-за этого недосыпать, затемно приходить на Волгу?

- Чудак, - ответил старик. - Я ловлю рассветы.

Его глаза, цвета покосного василька, смотрели просто и бесхитростно, как у младенца.

Мне стало неловко. Ведь не будь его, я бы не увидел ничего вокруг, кроме обыкновенной воды, поплавка и рыбы.

...С тех пор я тоже ловлю рассветы. И всякий раз удивляюсь: до чего же они не похожи один на другой. Как люди, которых давным-давно знаешь, но при каждой встрече открываешь для себя что-то новое, неповторимое, близкое и понятное твоему сердцу.