Иван Василенко - Жизнь и приключения Заморыша

Хотя я и не знал, что такое общество трезвости и что такое фески, но было ясно: отец дал купчихе отпор.

Впрочем, уже на следующий день я феску увидел собственными глазами. Мама пошла покупать хлеб и взяла меня с собой. Мы вошли в лавку. За прилавком стоял смуглый мужчина с черными глазами. На голове у него была круглая красная шапочка с кисточкой. Я подумал, что мужчина нарочно надел такую шапочку, чтоб побаловаться, и засмеялся. Но мама сказала, что это феска, которую носят все турки, а смеяться над чужими нарядами - грех.

Затем она спросила, свежий ли хлеб. Турок взял с полки круглую белую булку, положил на прилавок и придавил сверху ладонью. Булка вся опустилась. Он принял ладонь, и она опять поднялась.

- Хороший хлеб, - похвалила мама, беря булку. - О, да он еще теплый!

- Мама, чем это здесь так вкусно пахнет? - шепотом спросил я.

Но турок услышал, взял с блюда что-то розовое и протянул мне на ладони.

- Ах, нет-нет! - сказала мама. - У меня денег только на хлеб. Нам сейчас не до пирожных.

- Ничего, ничего, - кивнул турок головой, и на его феске закачалась кисточка. - Русски хороши, турка хороши, вся люди хороши.

Потом я узнал, что в городе таких пекарен много.

И почти во всех пекарнях сидели турки.

За две недели, которые мы прожили в подвале купчихи Погорельской, я увидел в городе так много чудесного, что у меня голова пошла кругом. Особенно ошеломила меня Петропавловская улица. В деревне у нас было всего две лавки. В каждой из них продавались самые разнообразные товары: и лошадиный хомут, и мятные пряники. А здесь на всей улице - сплошь магазины, и каждый магазин продавал свое: в одном окне выставлены блестящие лакированные туфли, в другом - золотые кольца и браслеты, в третьем - окорока, в четвертом - шляпы и шапки. Даже было такое окно, где на задних лапах стоял медведь и скалил зубы. Но я, конечно, не боялся, потому что медведь был неживой. Я даже показал ему язык.

И еще мне понравился базар. Чего только тут не было!

Однажды мама, Витя и я пошли покупать картошку.

Ходим по базару от воза к возу, мама приценивается, торгуется. Вдруг сзади кто-то закричал:

- Поди!.. Поди!.. Поди!..

Обернулись: на народ едет лакированный экипаж.

Лошадь белая, в яблоках, на козлах - бородатый мужик в красной рубахе и черном бархатном жилете. А в самом экипаже сидит толстая барыня и смотрит на возы. Против барыни на скамеечке примостилась тетенька в платочке, с корзиной на коленях.

- Поди!.. Поди!.. Поди!.. - опять кричит кучер.

Народ раздается на две стороны, а барыня прямо с экипажа спрашивает:

- Милая, почем твои утки? Мужичок, сколько просишь за гуся? - И торгуется, как цыганка.

Наконец сторговалась. Тетенька в платочке взяла с воза гуся и опять села в экипаж на скамеечку. Тут гусь как рванется, как хватит барыню крылом по шляпе - и полетел над головами народа.

Народ кричит:

- Держи!.. Лови!.. Хватай!..

А гусь все хлопает крыльями, все летит да покрикивает: "Га!.. Га!.. Га!.."

Какая-то рыжая девчонка как подпрыгнет, как схватит гуся за лапу! Гусь отбивается, хлопает рыжую крылом по голове. Она его за другую лапу, за крыло. Усмирила и принесла в экипаж тетеньке в платочке.

- На, - говорит, - растяпа!

Барыня покопалась в серебряной сумочке и бросила к ногам девочки две копейки. Девчонка оглядела барыню зелеными глазами и дерзко усмехнулась:

- Жалко, мадам, что при мне мелочи нету, а то б я вам сдачи дала. - Да ногой с грязной пяткой и отшвырнула монету.

У барыни лицо стало красное, как бурак.

- Степан, - сказала она, - стегани эту сволочь!..

Кучер поднял кнут, но девчонка не испугалась. Она еще ближе подошла к кучеру и, как змея, прошипела:

- Только попробуй! Я тебе всю бороду выщипаю!..

И кучер ударил не ее, а лошадь и повез свою барыню из толпы.

Люди смеялись и говорили:

- Ну и Зойка! Саму мадам Медведеву отбрила!..

- Мама, - сказал я, - это ж та девчонка, что меня дразнила. Помнишь, мама?

- Она и, есть, - засмеялась мама. - Ишь какая забияка!

- Она, мама, чики-рики?

- Кто ее знает, может, и чики-рики.

К тому времени, как нам переехать в чайную, я так осмелел, что отправился на базар один. Я тихонько выбрался из подвала, прошел одну улицу, другую и скоро увидел золоченый купол церкви, около которой и кипел базар. Я ходил от воза к возу, от лавки к лавке, глазел на леденцы-петушки, на пряники-коники, глотал слюнки около медовой халвы и клюквы в сахаре. А когда опомнился и пошел поскорей домой, то увидел, что иду по незнакомой улице. Я вернулся на базар и начал озираться, но никак не мог сообразить, куда идти. И тут на меня напал такой страх, что я заплакал. Я плакал, а около меня собирались люди и наперебой спрашивали: