Валерий Квилория - 13-й карась

Лера знал Шурку, как человека, который трясся над каждой живой травинкой. А тут целая вишня.

– Не жалко деревья убивать? – не поверил он.

– Я и не собираюсь. Плодоносящим положено подрезку веток делать, чтобы лучше урожай был. А иногда целые сады выкорчёвывают, когда они совсем состарятся.

В этот момент друзья подошли к двору Захарьевых, и Шурка гостеприимно распахнул калитку.

– Подожди, – остановился Лера, – а мама твоя ругаться не будет?

– Конечно, будет, – согласился Шурка. – Но она сейчас на работе. А потом мы ей часы покажем. Там же всё написано: кому, от кого и за какие доблести. А то она думает, что мы с бандитами связались и слушать ничего не хочет. Пошли, не бойся.

– Я и не боюсь, – не сдвинулся с места Лера. – Ты сразу матери часы покажи, вдруг она уже вернулась.

Шурка достал из почтового ящика газету и вошёл в дом. Никого, как он и говорил. Он собрался было позвать друга, но вдруг заметил на полу конверт. «Из газеты выпал», – решил Шурка. Письмо было от Леры. Вместо обратного адреса стояло лишь одно слово «Нижневартовск».

«Ага, – улыбнулся Шурка, – сюрприз приготовил, поэтому со мной и не пошёл. Может, даже подглядывает». Он выглянул в окно. Как ни странно, Лера стоял на прежнем месте у калитки. Не мешкая, Шурка вскрыл конверт.

«Привет из неволи, – прочитал Шурка. – Когда ты получишь это письмо, я, наверное, уже буду у чёрта на куличках. Где-нибудь на Колыме или в Сибири. А может, чуточку ближе, но всё равно далеко. Сошлют меня за невыносимость характера. И вернусь, когда исправлюсь, седым дедом. И никто меня не узнает. И ты меня не узнаешь, даже не поздороваешься. И я тебя не узнаю, ну, если только по номеру дома.

Сижу и думаю: какой я глупый, что из дому сбежал, бабушку обидел. За это меня и посадили за решётку. Таким, как мы, ездить по белому свету без спроса запрещено. Только с разрешения родителей. Я, конечно, догадывался, что нельзя, но не думал, что из-за этого в специальные приёмники отправляют. Настоящее нарушение прав несовершеннолетнего человека! Раньше я бы потребовал свободы и, как говорит мой сосед по спецспальне Костя, исполнения всех конституционных прав. Теперь не потребую, видел я эту свободу и беспризорников видел. Им от этой свободы хоть волком вой. На улице жить, то же самое, что в джунглях. Полно всяких ядовитых змеюк, удавов, крокодилищ и других гадов, только на двух ногах. Беспризорники постоянно деньги клянчат, приворовывают и обманывают. По-другому не выжить. На работу их никто не берёт, они же – несовершеннолетние. Зато они курят, пьют, нюхают всякую дрянь и даже наркотики пробуют. Но так же нельзя! По всем законам их за это рано или поздно накажут. А ещё их могут побить, обобрать, изнасиловать или даже убить. И выходит, никакой свободы на улице нет. Мне этих девчонок и пацанов ужас как жалко. Куда им деваться, если их родители постоянно пьют и дерутся? А у некоторых дома вовсе нет. Их никто-никто на белом свете не любит, ни одна живая душа. Они сами по себе. Представляешь, Шурка, у них всё отобрали: маму с папой, бабушку с дедушкой, тёплую кровать, сказки на ночь, игрушки, торт на день рождения, рыбалку, даже воскресное утро, когда не надо идти в школу и можно поваляться в постели. Я не знаю, кто это сделал, но это такая сволочь, что Бог его обязательно накажет.

Смотрю за решётку, и такая тоска мне сердце грызёт, ты не представляешь. Жутко домой хочется. Кроме нашего городка, тебя и бабушки у меня ничего роднее в жизни нет. если, конечно, не считать Ирочку из твоего класса. Только ты об этом никому не говори.

Теперь всю оставшуюся жизнь я буду делать добрые дела, чтобы все вокруг ахали и восхищались. Буду посыпать голову пеплом, и считать дни до возвращения на родину. Прощай, не поминай лихом. Твой друг Лера».

У Шурки даже в горле запершило, когда он дочитал письмо. Утёр набежавшую слезу и осмотрел конверт. Не мог Лера из Сибири писать, он его у калитки ждёт. Но на конверте стоял круглый штемпель, по ободу которого шла надпись: «Нижневартовск».

– Ё-моё, – припомнил Шурка географию, – это же город в самом центре Сибири!

Ничего не понимая, он бросился к окну. Выглянул и увидел подле своего дома на улице улыбающегося во весь рот Леру. Запрокинув голову к сияющим небесам, друг наблюдал за скворцом на ветке. Блистая оперением, иссиня-чёрная птица весело косилась на майское солнце, ерошила горлышко и высвистывала свою вечную весеннюю песню.