Евгения Басова - Деньги, дворняги, слова

– Я там написал в судовом журнале… – хотя у нас вовсе не судовой журнал – разве мы все плывём куда-нибудь на корабле?

Яни́на, хозяйка, поправила бы его: «В журнале служебных наблюдений, – и спросила: – Сколько ещё вам напоминать?» Но её здесь нет, а я только киваю дяде Юре: «Ладно, почитаю».

Но он всё не уходит – видно, сомневается, что у меня хватит времени читать. Он останавливается на середине двора, под фонарём, и начинает рассказывать:

– Я там записал, что ночь была тихой, звёздной и безлунной, а это значит, что никто в приюте не выл на белую холодную луну. А без луны они не воют, если всё в порядке…

А сам и вправду широко улыбается. Теперь я вижу, как на его железные зубы от фонаря падает свет и во рту у него вспыхивают искорки.

– Стихи я написал про зимнюю безветренную ночь, – смущаясь, говорит он. – Ты погляди. И мамка, если будет время, пусть почитает…

Я снова машинально киваю, а сама думаю: «Разве так можно, чтобы в журнале наблюдений – и стихи?»

А дядя Юра стоит и пытается их вспомнить. Он поводит рукой в сторону вольеров и начинает декламировать:

– «Какая ночь! В такие ночи дым столбом стоит из труб, уходит прямо в небо…» Или нет, у меня это в середине. А-а, вот в начале там: «Все наши подобра́лись…» Ну да, вот так! Я там написал: «Все наши подобрались – просто загляденье. Как иначе? В приюте для собак – здоровый коллектив!»

И тут же перебивает сам себя:

– Арчика я не беру во внимание, аристократа нашего. Его как сдали к нам погостить, так и уйдёт, хвостом напоследок не помашет. Я ему каждую ночь: «Ты чего плачешь? Возьмут тебя обратно, возьмут! Столько уплачено за тебя – да чтоб не взяли?» И хоть бы что понимал… Да ещё на второй территории, около забора, скажу тебе, есть у нас слабое звено. Одна там колотовка шебутная всю картину портит.

Я не понимаю:

– Кто-кто?

– Ну, скандалистка эта чёрная ваша, дебоширка… Кто только привёл её…

И я догадываюсь, что это он говорит про нашу дикую Тучку.

– Вот уж кого не могу понять, – жалуется он. – Я к ней на той неделе с добром – с косточками, значит, в миске нёс. Нарочно из кастрюли отлил, в бульоне были косточки. «Гляди-ка, – говорю, – что здесь у меня». А она ни с того ни сего как завизжит, да и кинулась с визгом мне под ноги. Я сел с размаху на цемент, думал, у меня копчик раскололся. А спереди весь этим варевом облился… Так больше я к ней не подхожу. «Скули не скули, – говорю ей, – а я тебя не слышу. Я иностранец, – говорю, – не понимаю тебя. Или ты одна среди всех наших иностранка…»

Тем, кого он понимает – Сара́ме, Тапке, Альме и ещё нескольким нашим, – дядя Юра открывал на ночь вольеры, чтобы они могли побегать, если захотят. Но сегодня они быстро попрятались по своим будкам, сон одолел их, – должно быть, потому что все переели. С обеда вчера осталось много каши с мясом, и дядя Юра под вечер опять наполнил всем собакам кормушки.

– Этой публике сколько ни дай, они всё подметут, – говорит он мне уже в дверях.

Когда я задвигаю щеколду, я ещё слышу:

– Что б так не жить? И я бы так хотел, кормили бы задарма…

И после раздаётся тихое: хрум-хрум, хрум-хрум, хрум-хрум. Это под его ногами ломаются снежинки на пустой дороге. А ты начинаешь свой день с того, что снова кормишь всех – теперь уж сухим кормом, привозным. Для щенков, которые в домике, в клетках, берёшь его из одного мешка, а для больших уличных собак – из другого. В Хильдину клетку ставишь ещё и миску молока, в угол, чтобы его подольше не пролили. А для кошек выдавливаешь корм из таких маленьких пакетиков. Но если их не осталось в холодильнике, то можно насы́пать кошкам из того мешка, где для щенков.

По домику ты порции для всех разносишь сразу в мисках. А после берёшь чистое ведро, накладываешь в него ко́рма до краёв и выбегаешь во двор. Только телогрейку накинуть не забудь, а то замёрзнешь сразу, а назад уже будет неохота возвращаться – так и будешь на бегу стучать зубами и подпрыгивать. И думать, как хорошо зарыться руками в чью-то шерсть, прижаться к боку теснее и замереть.

А надо торопиться! Во дворе между вольеров у тебя сложился уже свой собственный маршрут. Кто-то из служителей сразу от крыльца кормёжку начинает, кому-то удобней с первых вольеров от калитки. А ты всегда стартуешь от того угла, где напротив друг друга сидят Альма и Пончик. И можно потом не думать, к кому бежать после них, – ноги сами ведут тебя. Они помнят, куда от какого вольера тебе сворачивать, чтоб сре́зать путь и чтоб ты могла накормить всех как можно скорей.