В предбаннике же, у самой батареи, за гладильной доской, стоял раскрученный и брошенный братом Юркой, электрический утюг. Крути дальше, сколько захочешь! И брызкалка – штука хорошая!
Но что ждало его теперь?
Чувствуя опасность для брата, никем до сих пор не замеченная, верная Юнка, вихрем слетев со ступенек, встала рядом: – Я с тобой пойду! В баню! С тобой!
Мать, уже чему – то улыбаясь, велела старшему сыну принести фотоаппарат: – Встань к окну! – сказала она Филиппу и щелкнула раз, другой, третий… Судьба мгновенно повернулась счастливым боком. Раз мама не сердится, старшие братья тут же развеселились: они – не зануды! Индеец—то был – будь здоров! И они хохотали, повторяя:
– Пустяки! Дело житейское!
– Мам, – вернулся к делу Юрка, – а может его и не надо отмачивать, а?
Пусть засохнет хорошенько, а потом сам и облупится! Может он за недельку уже и облупится?
Теперь великодушие распирало старших. Но Филипп, услыхав новость, похолодел:
– Как это « за недельку»? – повернулся он к матери. По щекам индейца потекли разноцветные слезы.
– Не плачь! – сказала мама. – Сейчас вымою! Это краски гуашевые, не масляные!
И она увела Филиппа в баню: долго терла мочалкой с мылом, поливала из душа. Филипп терпел и даже радовался: куда лучше керосиновой бочки!
Через полчаса, опять белокожий, мальчишка носился по всему двору. Сам себе отдавая команды, гнался за безмозглым петухом. Перепутав прошлую игру с теперешней, которую только что начал Филипп, за ним спешила сестра Юнка. – Ваше Величество! – звала брата Юнка. Она забыла, что вчера, поссорившись с непослушной подданной, король – Филипп, не колеблясь, отрекся от престола, и сегодня за петухом во дворе гнался совсем не король, а простой Карлсон.
Дела стоящие и суета на побегушках
Рассказ
Когда на улице капает, капает, да ещё лёд под каждой лужей, в такую погоду гулять не так уж и весело. А если у тебя к тому же перевязано тёплым платком горло, то выпроситься во двор нечего и пытаться.
Решив это про себя, Филипп сел к телевизору. Собирался посмотреть что—то толковое, пока мама не спохватилась выключить. И что же? Ученые люди с экрана объявили: всех на Земле посчитали перед самой ёлкой. Насчитали семь миллиардов, 137 миллионов, пятьсот семьдесят семь тысяч и еще семьсот пятьдесят людей. Но, чтобы совсем—совсем точно, так не посчитали! Посчитали с ошибкой! Кого—то на Земле забыли! Забыли!
Может человек такому делу радоваться? Не может! И Филипп бросил пультик. В комнате стало совсем тихо.
В углу большого дивана, без единого звука, сидела сестра Юнка и, не отрываясь, гляделась в мамино зеркальце. Все было просто: со вчерашнего дня в её уши воткнули жемчужные сережки. Радость такой перемены подействовала оглушительно. Второй день никто в доме Юнку не слышал, а с тех пор, как нашлось мамино зеркальце, она и вовсе стала пропадать из виду. Пряталась в укромных местах и замирала перед зеркальцем.
Филипп подошел, влез с ногами на диван.
Нужно сказать, что его сестра, Юнка, арифметику считала великим делом. Она обожала шестилетнего брата и искренне верила в его несравненную ученость. Ей самой дело это поддавалось плохо. Но Юнка не унывала. Скандальные истории, когда к десяти положенным пальцам неожиданно объявлялись один—два лишних, умная голова улаживала с ходу:
– Слава Богу, все! Все на месте! —кивала она, точно, как это делала бабушка, и тут же уносилась – поминай, как звали!
Филипп придвинулся поближе, чтобы начать дельный разговор.
– На земле семь миллиардов, 137 миллионов, 577 тысяч и еще750 людей!
– сказал он.
– Но это приблизительно. Точно никто не знает!
– Даже ты? – удивилась Юнка.
Филипп скромно потупился: – Никто!
Продолжать было без толку: сестра опять уставилась в зеркальце, и он снова включил телевизор.
Лысый человек на экране часто повторял красивое слово «кризис». Не все было ясно, но догадаться можно: и этот банкир, и все его приятели стали бедными! «Кризис» обокрал всех под чистую!
Чтобы уж совсем прямо – так лысый денег не просил: стеснялся!
Но решился объявить своё горе по телевизору, чтобы добрые люди пожалели да помогли, кто чем может.
Догадку эту Филиппу подсказал случай.
Два дня назад по пути в город в утреннюю электричку, которая возила их с бабушкой мучиться к городскому стоматологу, вошел мальчишка—цыган со старшей сестрой, стал в проходе, огляделся веселыми блестящими глазами по сторонам и затараторил громко, как стихи: – Люди добрии! Мама, папа умерли! Мы с Дону приихалы, вертаться збираемси… ПоможИте, люди добрии, хто скильки можить!
Читать дальше