Соня Грин - Исповедь Обреченной

(И нет, это не садизм – искать фотографии, на которых она изображена лысой, со стометровыми синяками под глазами и остекленевшим взглядом. Или, все-таки, садизм?)

Сложив все фотографии в стопку, я снова закрыла дверь на ключ, пообещав больше никогда сюда не заходить, и покинула комнату.

25 февраля

17:10

Сегодня в университет относить документы на досрочное освобождение, которое я обещала принести аж месяц назад, я не пошла лишь из-за того, что чертово сердце опять устроило в моем организме мега-пати. Ну и ладно. Было принято решение отсиживаться дома и пачками глотать обезболивающие, пока я корни не пущу, но уже в полдень в дверь раздался настойчивый стук.

– Войдите! – устало крикнула я, прекрасно зная, что у Кира есть ключи от моего дома.

Понятия не имею, зачем созданы правила этикета – нужно каждый раз тащиться в кухню, ставить чайник, сгибаясь от болей в груди, потом рыться в шкафах, ища сладости, пока в это время гость неторопливо вешает свое пальто. А потом мало того, что нужно смотреть голодными глазами на зефир лишь потому, что у тебя сердечная диета, так еще нужно завлекать гостя сладкими речами.

К сожалению, Кир относится именно к этому разряду людей, которые ждут до последнего, а потом наслаждаются мучениями. Пока Зел е нский читал газету за столом, я быстро собрала горячий чай и нашла в дверце мармеладных мишек.

– Как боли? Прошли? – не отрываясь от газеты, спросил он.

– Душевные или физические?

– И то, и то.

Я помедлила.

– По стобальной шкале?

– Луиз, ну прекрати, – Кир устало вздохнул.

– Что прекратить? Ты спросил – я ответила.

– Вообще-то, ты ответила вопросом на вопрос.

–Окей, вот ответ: ноль целых ноль сотых. Устраивает?

– Нет.

Я пожала плечами. Потом поставила на стол тарелку с «мишками». И чай, который сама же «нечаянно» разлила.

Кипяток добрался до джинсов Кира, и он, ойкая, отстранился от стола.

– Теперь ты хотя бы чувствуешь ноль целых одну тысячную часть моей боли. – Вздохнула я. Парень не обратил внимания на оплошность и снова сел за стол, будто бы не он только что вскочил, как подстреленный, стараясь игнорировать огромную коричневую лужу под его ногами.

– Нам всем плохо. – Проговорил он. – У тебя умерли родители. И тетя. Не нужно строить из себя несчастную, дорогая моя.

– Заметь, у тебя за этот год умерло два хомячка. А у меня за этот год, который толком не начался, прошли уже две операции на сердце, умерла тетушка, а еще я иногда передвигаюсь не на двух конечностях, а на четырех. И конечно, ты же у нас самый несчастный!

– Луиза!

– Что – «Луиза»?! Хватит ставить меня в нормы привычного, ты мне не мама и не нянька, черт возьми! – я грохнула кулаком по столу, – это теперь моя жизнь, вали отсюда к чертовой матери, не хочу тебя видеть!

Ну вот опять. Хорошо посидели. Хороший вышел разговорчик.

Кир выбежал из коттеджа прочь, и я услышала, как он газует на своем мопеде, загребая под себя хлопья снега.

Почему-то со смертью родных наша дружба стала медленно рушиться. Погибать, вянуть, как цветок – как там это говорится модно? – одним словом, я поняла, что так ничего не выйдет. Нельзя жить, не имея смысла.

Можно только существовать.

И то – на грани.

3 марта

17:10

Два месяца с того, как тётушка моя не получает зарплату, уже прошли, а деньги кончились вопреки всем законам физики.

Я оббегала весь коттедж, выдвигая ящики и ящички, ища закладки с деньгами. В пачке с шоколадными шариками нашлись три тысячи (откуда они там), в комоде с украшениями – еще пять, и, наконец, в бачке для туалетных принадлежностей (а тетушка все-таки изобретательная, однако) – последние сорок.

Я посчитала примерную сумму за налоги и сделала выводы, что каждый месяц мне придется платить около девяти с лишним тысяч за воду, газ и все сопутствующие. И это еще не считая расходы на еду и средства существования!!!

Последняя оплаченная квитанция четко гласила, что в общей сумме начислялось девять тысяч восемьсот рублей и тридцать две копейки.

Если я буду платить по девять тысяч в месяц, то смогу продержаться на эти деньги примерно три с небольшим месяца – как раз столько, сколько мне нужно для того, чтобы найти себе работу.

То есть, работу, вообще-то – громко говоря. Все, на что я могу рассчитывать – грязная подработка в роли посудомойки в кафе или кассирша в «Бургер Кинге», которая будет все триста пятьдесят шесть дней в году, двадцать четыре часа в сутки, шестьдесят минут в часу и шестьдесят секунд в минуте смотреть на кислые мины покупателей. И оно мне надо?