Наталья Вишнякова - Не плачь

И вот тут моя всегда невозмутимая, как индеец чероки, бабушка крепко взяла подругу под руку и решительно вывела ее на лестничную клетку. И закрыла дверь на замок.

Праздник кончился, не успев начаться.

Бабушка повернулась ко мне, осмотрела меня с ног до головы, убедилась в том, что мне удалось уцелеть и остаться невредимым, и сказала то, что я меньше всего ожидал от нее услышать:

– У индейцев существует пословица: «Есть много способов пахнуть скунсом».

Потом крепко зажмурилась и замычала, как будто у нее внезапно заболели все зубы:

– А ведь я сейчас могла быть на йоге!

И, отжмурившись обратно, решительно направилась на кухню:

– Прошу к столу!

Меня особо не тронула эта история – всё произошло так неожиданно, что я ничего не понял. Хотя было жалко, что бабушка обманулась в своих ожиданиях от встречи с молодостью. Но именно тогда я начал подозревать: моя бабушка индеец. Хотя бы наполовину.

Иногда мне становится нестерпимо обидно, что я такой, и «нестерпимо» – ключевое слово. Этим словом можно заменить тысячи других слов о моей болезни; наверное, даже медицинскую карту можно было бы заменить.

Всё, что со мной случилось, – только неудачное стечение обстоятельств. Например, если бы я не полез на свет первым, пропустил бы вперед Владика, неужели всё было бы точно так же? И я бы так же ездил на коляске, и никогда не имел бы дела с лестницами, и так же мечтал бы проехаться вниз по перилам? И мама бы ушла в неизвестном направлении, и папа предпочел бы начать новую жизнь и забыть старую, и у меня не было бы ни одного друга, и Юлька точно так же смотрела бы сквозь меня, как будто я – не заслуживающий внимания жук?

Такие мысли случаются у меня, если я проснусь среди ночи, вокруг темень, один сон закончился, а новый никак не идет. Тогда, оказавшись в пустоте между двумя снами, я почему-то начинаю прокручивать в голове свою историю, и мне так обидно – просто нестерпимо! А чернющие мысли льются и льются, и ничего с ними не поделаешь. Я прячу лицо в подушку и колочу кулаком по кровати: «Нечестно! Нечестно!» И я прямо вижу, как весь мир смеется над тем, какой я сейчас жалкий, беспомощный и глупый. Конечно! У них-то всё хорошо! У всех всё хорошо, кроме меня.

И обои в моей комнате становятся густо-черными, и чернота вокруг меня сжимается…

Тогда я думаю, что на самом деле было бы справедливо, если бы Владик при нашем рождении решил стать старшим братом, а я бы не спорил и пропустил бы его вперед. И сейчас бы я жил с папой и ходил бы в кружок лего, и на футбол бы обязательно записался, а может быть, и на танцы, и на лифте не ездил бы, а поднимался только пешком, и был бы ужасно равнодушен ко всем перилам на свете, даже специально созданным для скатывания.

Но потом я вдруг прихожу в себя, вижу всю эту картину со стороны, и мне становится страшно за Владика. Как он жил бы в коляске? Нет, он не смог бы, точно. Опустил бы руки, выбросил бы ручной эспандер, не стал бы постигать тонкости приготовления пиццы. Только сидел бы под табуреткой да плакал, сидел да плакал – и так целыми днями напролет.

Тогда пускай лучше я. Я уже привык. Мне даже нравится. И вообще мне и так повезло. Во-первых, с бабушкой мне на удивление легко и хорошо. Такие бабушки встречаются очень редко, может, раз в сто лет или даже еще реже. Во-вторых, сейчас она мне помогает, а потом, когда я вырасту, я сам стану ей помогать – это я знаю твердо. А Владик, может, и не смог бы.

В-третьих, мой мозг думает, мои руки работают. Мозг работает, руки думают. Не всем так везет.

А в-четвертых, я никогда не плачу. Может, не умею, а может, просто всё всегда исправляется до того, как наступит настоящая грусть.

Так что пусть всё остается на своем месте. В конце концов, я грущу только по ночам, да и то не так чтобы очень часто. Потом в любом случае засыпаю и сплю до будильника. А утром всё становится хорошо. Особенно если солнечно.

– Мы идем гулять, – объявила бабушка.

Обычно мы никуда не ходим, только в школу и обратно. Когда мы движемся к школе, я весь мысленно лечу, потому что полностью настроен на ту череду событий, которая ждет меня в течение дня. И домой возвращаться мне тоже приятно – дом есть дом, это каждому ясно.

А кроме школы, идти особенно некуда. Наш двор не приспособлен для прогулок: тротуары заполнены машинами соседей, а всё свободное пространство занимает детская площадка, где мне особенно нечего делать. Да и ходят сюда одни малыши, чтобы покопошиться в песочнице или покачаться на качелях, – тут мне и поговорить не с кем.