Григорий Володин - Питомцы апокалипсиса

Колючие заросли воткнулись в грудь и лицо. Сухие губы смочила кровь. Из левой руки торчала белая кость – прям кость, прям торчала. Как и задумал. Черт, из правой тоже что-то торчало. И из плеча. Левый глаз совсем не видел.

Переборщили.

Из-за дальних кустов ко мне поползли тени – слава Богу, тени, не змеи, – заскрипели ветви, резкие голоса раздались над ухом. Я смог чуть-чуть сдвинуть голову. И понял, что ни черта не слава Богу.

Тени отбрасывали высокие существа. Песочно-желтые лица, плотные белоснежные повязки поверх походных костюмов под зелеными плащами. Не ананси, не люди. На костяшках незнакомцев сверкали острыми концами твердые наросты, белые как их пявязки. Аксамит.

Я попал в руки унголам. Врагам Гарнизона.

Один из унголов приблизился, снял пачку бинтов с ветки, покачивавшуюся над моей неподвижной ногой. Полиэтиленовая упаковка натянулась под желтыми толстыми пальцами и с хрустом порвалась. Показались бинты – серые, почти грязные на фоне ослепительного аксамита унголов.

Унгол с бинтами наклонился ко мне. Коснулся торчавшей кости. Черно-красные линии вспыхнули в мозгу.

История моей жизни полетела к чертям. Мое сознание накрыл черный эндшпиль.

Кошмарный сон выплюнул меня в белую комнату. Белые стены и потолок сверкали, как отделка и мебель в кабинете Гертена. Как аксамит унголов.

Щека моя тонула в мягкой подушке. Левый глаз снова видел, мускулы и кости даже не чесались. Мягкая хлопковая рубашка щекотала кожу. Сладкая нега разливалась по телу, я не шевелился. Душа наполнялась покоем и радостью, что я живой – живой я!

Напротив моего лица стену пачкал небольшой мокрый желтый подтек. Желто-песочный, как кожа унголов.

Об унголах я знал мало. Шесть лет назад ананси провели только что похищенным детям вводную лекцию о своем мире, о сказке, куда нас занесло. На планете Люмен, говорил лектор-ананси, обитают более десятка рас одного гуманоидного вида Ареопы. Самые малая и большая расы – ананси и унголы – воюют между собой уже многие столетия. Почему, нам не объяснили.

Расы, вид, гуманоидный… Мы, дети, слушали эту взрослую белиберду и хлопали глазами.

– Сорри , извините, – спросила Сильвия. – То есть, ананси приходятся унголам кузенами?

Ананси-лектор сказал, что нет, ананси и унголы не ближе друг другу, чем экваториальная и европеоидная расы людей, что окончательно погрузило нас в уныние.

Позже я и Мана спросили Динь-Динь, как старшего, о чем нам втолковывали.

– А, так они о неграх и белых, – ответил белокурый француз.

– Тогда вообще ничего не понимаю, – сказал я. – Почему ананси и унголы дерутся? Я ведь не дерусь с Маной.

Тут же трава лужайки выскользнула у меня из-под ног. Нагретые солнцем листья лопуха обожгли шею. Я удивленно уставился на небо, а небо – на меня. Мана убрала подножку и заявила:

– Никакая я не негра, я – парду, латиноамериканка.

– Сожалею, – понурил голову.

Бразильянка протянула мне руку. Я схватил девочку за локоть и опрокинул рядом на траву.

– Сожалею, что думал, что не дерусь с тобой.

Мы оглядели друг друга – одежда и волосы в траве и колючках ежовника, – и залились смехом. Динь-Динь поспешил прочь от нас, ненормальных.

Я все пялился, как ненормальный, на желтый подтек на стене и не сразу заметил, что связан. Какие-то вязаные шнурки опутали мне руки и ноги. На шнурках болталась куча пустых разноцветных мешочков с вышитыми рисунками и иероглифами. Первая мысль возникла: меня хотят принести в жертву Асмодею или еще кому.

Второй мысли не дал возникнуть до боли знакомый нежный эльфийский голос:

– Стас проснулся.

– Я в курсе, – сказал я и повернулся. В дверях стояли моя хозяйка и Хонока – четырнадцатилетняя японка с короткой стрижкой и огромными раскосыми глазами, как у школьниц в аниме.

Я подергался на узкой койке беспомощно, как спелёнатый младенец.

– Где Мана?

Юля без всякого кокетства сказала:

– Я думала, что единственная у Стаса.

– Ч-чего?

– Я доверяла Стасу все шесть лет.

Миндалевидные лупы Хоноки с упреком посмотрели на меня:

– Семпай, старший!

– Кончайте цирк, – зарычал я. – С Маной все в порядке?

Юля отвернулась к окну и уставилась куда-то за горизонт. Хонока сказала:

– Мана-семпай жива и здорова, Стас-семпай. Унголы не навредили ей.

Как и мне, подумал я и выдохнул.

– Твоя работа, Хонока? – кивнул на мешочки с иероглифами. Милая японка покраснела.