Саша Корнеев - Весёлые истории о поросёнке Чихе и его друзьях. Книга пятая

– Билет на одно место.

– А я к тебе на шею заберусь. Буду вести себя тихо, как воробышек в одном башмаке.

– Ладно, – сказал Чих и оторвал Бобрику половинку билета, на которой цирк нарисован, а другую половинку, с белочкой, для себя оставил.

Вошли они в цирк, а на трибунах зверят видимо-невидимо. Уселся Чих в первый ряд, а бобренок ему на шею взобрался.

Грянул цирковой оркестр, и на арену ворон во фраке вышел:

– Уважаемая публика! Начинаем представление!

Все зааплодировали, а Чих хлопал громче всех. Очень ему хотелось белочку увидеть.

Первым лягушонок-силач выступил. Выкатил он большой мыльный пузырь и стал силовые упражнения показывать. Лягушонок подбрасывал пузырь, а потом ловил его, раздувая щеки и квакая. С каждым разом пузырь становился все больше, больше и… ЛОПНУЛ!

Все зааплодировали. А на арену суслик выбежал и баранками с маком жонглировать стал.

– Отличные баранки! – пропищал Бобрик в ухо Чиху, как будто Чих не знал, какие бывают отличные баранки с маком.

– А теперь, – объявил ворон во фраке, когда суслик с баранками убежал, – чемпион по тихоходности – улитка Еле-Еле!

И на арену улитка выползла. Ее домик был раскрашен, как коробка с леденцами. Оркестр веселую кадриль заиграл, а улитка пошевелила рожками и по кругу двинулась.

Не удержался Чих.

Тут и публика подхватила:

Громче всех бобренок Бобрик пищал. Он подпрыгивал на шее Чиха и от радости его за уши дергал.

Улитка тащилась еле-еле, и всем быстро петь расхотелось. Чиху тоже расхотелось, и он зевнул. И тут, на трибунах все зевать начали. Ведь, если в цирке кто зевнет, то и все зевать начинают.

Так и зевали, пока улитка не сделала на арене полный круг.

– А сейчас! – объявил ворон во фраке, – дрессированное радио!

И на арену енот вышел. На его голове колпак с кисточкой возвышался. В одной лапе он мухобойку держал, а другой на поводке радио за собой тянул.

Радио упиралось, словно упрямый ослик.

– Не фотографировать! – предупредил публику ворон во фраке. – Это очень пугливое радио! Его бросили в лесу дикие туристы, о которых нашей науке ничего не известно!

Тем временем енот вывел радио на середину арены. Он поклонился публике и погрозил радио мухобойкой.

Радио зашипело, прокашлялось и сказало:

– «ветер-р пор-рывистый… хр-р… ши-и… вр-ременами дождь… хр-р… ши-и… погода га-а-адкая…»

– Вот это да! – пропищал Бобрик. – Как тишина в пустом стакане шумит, слышал. Как рыбы орут, слышал. Но, чтобы радио разговаривало!

– Не шуми, – одернул его Чих. – Когда еще такое увидим?

Тут радио замолчало. Енот снова поклонился публике и снова погрозил радио мухобойкой. Оно подпрыгнуло и так засвистело, что зверята на трибунах уши лапами закрыли.

А радио прокашлялось и:

– «… он прорывается к воротам! Удар! Го-о-ол!!!»

Испугались зверята, поднялись с мест, чтобы деру дать, потому что радио продолжало подпрыгивать и орать:

– «Го-ол!… Го-ол!»

Так оно и не успокоилось, пока енот его с арены не утащил.

– Спокойно, друзья! – объявил ворон во фраке. – Это совершенно безопасное радио!

И все стали снова на свои места рассаживаться, потому что оркестр таинственную музыку заиграл.

– Кот-искромет!

И на арену факир вышел. На нем была мантия из капустных листьев, а на голове – тюрбан из пустой тыквы.

Кот пошевелил усами, да и скинул мантию. А шерсть у него дыбом встала, и из глаз…

…ФР-Р-Р!.. ФР-Р-Р!.. искры посыпались!

Стал кот искрами в публику брызгать. А искры на лету в леденцы превращались.

Прошелся кот-искромет вокруг арены, да забрызгал зрителей леденцами так, что у всех щеки раздулись, потому что леденцы всегда щеки надувают.

– Шладкие ишкры! – радостно пробормотал Бобрик, но Чих ничего не ответил, ведь у него тоже щеки от леденцов растолстели. Да и нужно было коту-искромету аплодировать, потому что у него искры закончились.

Не успел кот раскланяться, как на арену заяц-шпагоглотатель выбежал и тележку, груженную «шпагами» выкатил. У зайца были раскосые глаза и длинные уши, завязанные бантом, чтобы не мешали опасный трюк исполнять. Публика замерла. А заяц сделал несколько физкультурных упражнений и принялся шпаги глотать.

Одну проглотил… вторую… третью…

Но зрителям не страшно было. «Шпаги» обыкновенными морковками оказались. Шестнадцать «шпаг» проглотил заяц, а на семнадцатой у него аппетит пропал, и он убежал.