Елена Романова-Петрова - Великая Отечественная Война глазами ребенка. Рассказы для детей

Портрет Пушкина нашли у тети Мани (мне тоже, как и Нариману, хочется нарисовать нашего национального поэта).

Утром села за работу.

К приходу мамы работы были готовы.

Так как гвоздиков у нас нет, я просто прослюнявила края портретов и прилепила их к стене, а потом мама что-то придумает.

Свету в комнату не пускала. Когда пришла мама, я торжественно открыла дверь. Обе сразу воззрились на сотворенное.

Мама: «А где здесь Сталин, а где Пушкин?»

Я: «Вот Сталин, а вот Пушкин. Нет! Наоборот!» Мама: «А ведь похожи!»

Света: «А почему Сталин такой кучерявый?»

Я: «Ну как же, ведь он у нас самый главный, значит должен быть красивым!»

Мама: «Завтра папе напишу, что Леночка у нас художник» Света «Пока от слова худо!»

Я: «Мама, я не художник, вот научу тебя этой системе квадратиков, и ты сможешь тоже нарисовать, кого захочешь».

Сегодня к нам придут дядя Илюша и тетя Люба. Они хотят посмотреть, как мы устроились. Мы довольны своей комнатой (на плане дома она №4). Комната самая маленькая из 5 комнат этого дома, 2 окна, 2 подоконника, т.е. у Светы и у меня – свое место для школьных занятий. Но для приема гостей тесновато. Да еще дядя Илюша большой, как медведь. Когда они пришли к нам и мама их усадила, как могла, места для нас, детей, не осталось. Мы, будто стража, стояли у дверей. Намечался чай с угощениями (дядя Илюша и тётя Люба что-то принесли к чаю), но чашек, или на худой конец стаканов, у нас нет.

Мама говорит Свете: «Пойди к тете Мане, попроси 3 чашки с блюдцами». Я встрепенулась «Мама, кого ты посылаешь, она обязательно разобьет чашки. Давай, я пойду». «Иди!»

Тетя Маня аккуратно сложила в одну кучку 3 чашки с блюдцами и вручила мне.

Я осторожно спустилась с ее веранды и направилась к нашей веранде. Дворовой пес Жучка приветливо помахал мне хвостом, а я в ответ ему говорю:

«Жучка, посмотри, какие красивые чашки!» и протянула руки с чашками в его сторону и, о, ужас, чашки вылетели из моих рук и грохнулись о каменные ступени нашей веранды. Вдребезги!!! Села я на эти ступеньки… передо мной панорама краха.

Полились слезы. Мысли: «Что я скажу маме? Мы не можем купить чашки, их нет в продаже. В продаже сейчас вообще нет ничего. А если бы и были, мы не можем купить такую ценную вещь. Как это все ужасно. Даже жить не хочется! Люди умирают. Как бы я сейчас хотела умереть! Светка поплачет. А мама, моя любимая мама, она не переживёт. Нет! Надо идти и рассказать, как все случилось» Размазала слезы по лицу, чтоб скорей высохли! Поднялась и зашла в комнату.

Мама сидела спиной к двери. Я встала за ее спиной.

Мама, не поворачиваясь, говорит: «Что? Разбила?»

В ответ из меня с ревом выплеснулся ужас случившегося. Мама, поняв мое состояние, схватила свое дитя, усадила на колени и говорит:

«Не плачь! Не переживай! Нет ничего страшного! После войны мы тете Мане за эти разбитые чашки купим чайный сервиз».

И случилось чудо – с меня моментально слетело горе и снова жизнь стала прекрасной.

Ну, а чай мы все же пили, но конечно не из чашек, а из наших из-под консервов металлических баночек.

Вчера к нам приехала тетя Нюра (мамина тетя) повидаться с нами. Завтра уезжает. Меня мама и Света уговаривают приехать к т. Нюре на недельку, там я смогу поправиться кг на 5, как говорит Света, похорошеть. Эта возможность «похорошеть» меня и соблазнила.

Вот потому сегодня я в поезде Баку-Астара с тетей Нюрой. Пассажиров на Астару мало. Нас в свой мягкий вагон пригласила знакомая кондуктор, тоже по имени Нюра.

Я еще никогда не ездила в мягком вагоне. Интересно.

Что-то долго стоим. Наконец поезд чуть дернулся, осторожно тронулся с места, а потом решительно стал набирать скорость. Осталась позади станция, быстро проехали пригород и потянулась одна и та же картина – слева море, справа бесконечные кустарники диких гранат. И так до Астары. Но чтобы видеть и море, и кустарники, пришлось открыть дверь купе, вот тогда, если еще и привстать, увидишь и то, и другое.

Обе Нюры, когда одна, чужая, освободилась, замялись разговорами, перебивая друг дружку. Я особенно к их разговору не прислушивалась – назывались незнакомые мне письма, но услышав имя Моисей я вся напряглась. Чужая т. Нюра спросила мою т. Нюру: