Ирина Каписова - Прошлое смотрит на меня мёртвыми глазами

– Это как?

– Ты поймешь все потом, малыш,– говорила в таком случае она и, кажется, плакала. Гладила по голове, пока я не засыпала. Тогда я ничего не понимала.

И я повзрослела. Никто этого не заметил. Никто не заметил, как пруд перестал быть таким большим, как маленький сад с маленькими деревьями стал совсем крошечным, как камыши перестали шептаться, а двери и окна старых грустных призраков заколотили.

Никто не заметил, как пробилась седина у моей мамы, как Плюшка стала меньше двигаться и все лежать, лежать у камина.

Я перестала разговаривать с предметами, но по-прежнему очень много думала и витала в облаках. Я что-то придумывала, но уже осознавала, что все это лишь мои фантазии. Перестала искать троллей под камнями, слышать, как вздыхает дом, и верить, что если я буду тонуть, меня спасет русалка.

Я поняла, каким был мой дедушка. С годами я больше присматривалась к его библиотеке и, в конце концов, заметила, что у него там почти одни сказки да фантастика. Он что-то даже писал сам, говорила мама, но не знала, где это лежит.

Я ни разу не видела дедушку. Только на портрете, что стоит у нас на камине. Мама говорила, что он был прекрасным человеком, только вот к концу своих лет стал каким-то злым и не пожелал меня видеть.

– Не вини его, малыш, – говорила она. Мне было пятнадцать лет, но привычка называть меня малышом осталась. – Он был очень обижен людьми. Никто его не понимал.

И тогда я осознала, почему маме было так грустно. Она боялась, что я повторю судьбу своего деда.

Когда ты ребенок, тебе многое прощают. Над твоими глупыми фантазиями лишь умильно улыбаются. А когда ты взрослый, тебя считают чудаком. В самом плохом смысле. Мне казалось, что моего деда считали чудаком, все отворачивались от него, и он не выдержал этого.

– Как жаль, что он не захотел тебя видеть. Вы бы так хорошо поладили! – после этих слов она плакала. На старости лет она стала очень сентиментальна. – Это моя вина, это я… Я тоже считала его чудаком…

Я не осуждала ни её, ни его. Садилась рядом с ней, обнимала и гладила по голове. Так же, как она когда-то меня. Но, если котенка можно было найти, то второго дедушки точно нет.

Что заставило перестать думать о чудачестве своего отца, она не говорила. Несмотря на хорошие отношения между нами, она очень много молчала. Чувствовались недомолвки, которые с каждым годом ощущались особенно остро. До восемнадцати лет я не знала, куда она постоянно уходит по вечерам, а моё желание узнать становилось все больше с каждым годом. Но мама молчала и делала вид, что ничего не происходит.

ГЛАВА 2

Я просыпаюсь от того, что мне трудно дышать. Открываю глаза и первое, что вижу, пушистую довольную морду прямо у своего лица. Плюшка уселась на груди, уперев обе передние лапы в мой подбородок, и мурчит.

– Доброе утро, Плюшка, – произношу я невнятно и закрываю глаза. Кошка делает так каждое утро с целью разбудить меня. Обычно, она просит выпустить её во двор или же, если моя мама не встала раньше, покормить. Не глядя опускаю руку на её голову, мягкая шерсть струится под пальцами, Плюшка толкается лбом в ладонь. – Сейчас, ещё минутку. Минута и, обещаю, я поднимусь с постели.

Кошка остаётся довольна ответом, убирает лапы с подбородка и подворачивает их под себя.

Но вставать мне не хочется. Сон не отпускает, прижимает к себе липкими руками, а тепло, что мне дарит Плюшка, успокаивает.

Мама почти всегда встаёт раньше, но просит выпустить из дома кошка исключительно меня. Осталось с детства, рассуждаю я, с тех незапамятных времен, когда я постоянно таскала её с собой на улицу.

Я делаю глубокий вдох, беру Плюшку в руки и поднимаюсь.

С ног до головы меня окатывает холодная реальность, будто вода из ведра. Сердце бешено колотится, руки пустые, ощущение её теплой шерсти медленно тает на кончиках пальцев.

Плюшки со мной нет уже очень давно, а разбудила меня удушливая паника.

Я смотрю в сумрак холодной комнаты и чувствую, как тело покрывается мурашками. Иногда они возвращаются, мои воспоминания, это происходит почти каждую зиму, в самое тяжёлое для меня время года. В этом воспоминании мне было, кажется, семнадцать. Вроде бы, за два месяца до того, как все началось. Мне привиделось прохладное августовское утро, когда жизнь была ещё счастливой и беспечной.

А все началось когда мне исполнилось восемнадцать.

После восемнадцати я, пожалуй, узнала слишком много. С этим возрастом я окончательно повзрослела, а от былых сказок не осталось и следа. Мама говорила, что быть взрослой мне будет тяжело и страшно, но я лишь смеялась над этим и говорила, что в любом случае справлюсь. Но ни она, ни я, не знали, на сколько это будет тяжело и страшно.