Была пора, когда несмелый первый снег
К земле легонько припадал и, млея, таял,
В ночи озябшую подругу обретая,
И затихала та, дрожа, в тревожном сне.
В мерцанье фонарей знакомый нам перрон.
Охрипший голос объявляет электричку.
Прижались, да пора уже идти в вагон.
Нам расставанье не войдет в привычку.
Вот был и нет тебя. Увез «железный конь»,
На стрелке загудев насмешливо. Огонь
Вдали погас и замер звук. А метроном
Колес считает между нами километры.
Питер, я приехала, а ты меня не ждал!
И спросонья жмурится твой старенький вокзал.
На платформу вышла я на самый дальний край.
Ветер, снег и отовсюду в уши бьет вороний грай.
Поищу знакомых лиц, их нет, пойду в метро.
Не успели свидеться, а надо мне в нутро…
Эскалатор круто катит в сумрачный подвал,
И толпу приезжих бьет в час пик девятый вал.
Питер, я приехала, а ты меня не ждал!
Холодок различия меж нами пробежал.
Притулюсь в общаге я средь равной лимиты.
Где удобства нищим нам, а где дворцы и ты!
А на Васильевском – трамвайчики звенят.
А на Васильевском – десяток Линий в ряд.
С залива ветер и опять идут дожди.
Ты у метро меня под зонтиком дождись!
В домах приземистых в ночи огни горят.
И репродукторы невнятно говорят.
Под песни Баскова, младенца плач и брань
всё водку пьют в квартирах пары Зин и Вань.
Опасно в Питере… Со мною ты. Не бойсь!
По лужам шлёпаем. Простужены насквозь.
Предатель-эхо вторит без обиняков
в аркаде врат пугливый цокот каблуков.
В колодце дома бьётся ветер в западне,
листву пожухлую кружит на самом дне.
Пришли. И что же это, если не любовь,
коль провожаешь ты до дому вновь и вновь?
…Когда в безлюдном бедном месте,
где близ дороги нет жилища,
сошлись одновременно вместе,
бродяжничая, двое нищих,
спустилась Ночь в наряде тёмном
их усыпить, как всех на свете.
Баюкать стала нежно, томно.
Ей подпевал протяжно Ветер.
…Чтоб не подпасть под чары Ночи,
решились вместе быть в дороге
бродяги наши, что есть мочи
идти, покуда держат ноги.
А что их манит в даль такую
и заставляет в ночь идти?
О чём бродяги те тоскуют
в безостановочном пути?
Молчат о том, чем сердце полно,
стыдясь душевной маеты.
В пути глухая степь безмолвна
и безнадёжна как мечты.
Найдут ль приют для одиноких,
наполнят ли пустой карман
там, где огни столиц далёких
таят опасность и обман?
…Бродяги два по гулким шпалам
пошли, не думая следить
в сознании своём усталом
двух рельс, бегущих прямо, нить.
Но лишь вдали заслышат звуки:
гудок и стук колёсных пар,
неловко спрыгнув, не без муки,
прочь заспешат как на пожар.
Скользя по полосе железной,
шумят ночные поезда:
свистят в полях, гремят над бездной,
стрелой несутся к городам.
Меж них опасный путь свершая,
рискуют головой бродяги.
И вероятность есть большая,
что не дойдут, не хватит тяги.
На перегоне между станций
озябли на ветру, дрожат.
Гадают, пустят ль оборванцев
погреться злые сторожа?
Им много ль надо? Лишь скамейку
в уютном зале ожиданья,
которую судьба-злодейка
приуготовила им в зданье
по ведомству дорог железных.
В теснящемся кругу бессонном
таких же граждан «бесполезных»
отправятся на зов, резонно,
буфета или ресторана.
С тяжёлым духом доброхотства
доступно всем пришельцам странным
меню, плюс минимум удобства.
В буфете вынут из кармана
в пути помятые десятки,
нальют вино себе в стаканы.
Покажется, что всё в порядке.
В пародии ночного клуба
дешёвого веселья много!
Бродягам это место любо,
пусть неказисто и убого.
Ах, если б только не стояли
на входе злые сторожа!
Их, как врагов, не поджидали
с оружием у рубежа!
Не повезёт, тогда с оглядкой
залезут внутрь товарняка.
Хоть там придётся быть украдкой,
зато поспят наверняка.
Как долгожданна эта радость!
Ведь истомил их пеший путь.
Двоим пусть сна ночного сладость
да снизойдёт в больную грудь!
Но жгут печали сердца рану.
Легко ль велеть себе: – «Забудь!»?
Всё, что смущало, чем обманут
волною встало, плещет в грудь…
…Стояла Ночь у их привала,
смотря надменно с высоты.
Не соглашалась, не кивала.
Им не являла доброты.
Лишь молчаливо дожидалась,
когда замёрзнут, иль уснут…