Марта Крон - Америка на мою голову

Когда я была маленькая, то по незнанию ситуации винила себя в смерти мамы, хоть и пыталась этого папе не показывать. Но он всегда интуитивно чувствовал, что мне горько на душе и повторял одни и те же слова: «Люсьена, ты самое лучшее, что произошло в моей жизни! Ты – частичка и продолжение твоей мамы, ты её мечта!»

Кстати, моё имя для меня выбрала мама, когда была беременна мной. Ей очень нравилось «Люся», но не нравилось «Людмила». На помощь пришла бабушка, мама моего папы, она была поклонницей одной французской певицы Люсьен Буайе и предложила это необычное имя моим родителям, мама влюбилась в него, как только услышала и решение было принято. Так появилась я – Миронова Люсьена Павловна.

Именно бабушка помогала папе меня воспитывать. Папа с мамой после свадьбы купили 2-х комнатную квартиру, но убитый горем отец наотрез отказался там жить. Бабушка не стала его осуждать или давить, и предложила вариант, где она продаёт свою квартиру, папа свою и они покупают одну большую, где в итоге мы бы жили втроём. Так и произошло.

Пока бабушка занималась моим воспитанием, папа вкалывал как вол при своём «Институте физики». С самого рождения мне прививали трепетное отношение к воспоминаниям о маме. «Она всегда с нами…с тобой!» – ласково приговаривала бабушка. Повсюду нас окружают рамки с фотографиями, где счастливые мама и папа в день своей свадьбы, где мама лениво лежит на траве, жмурится от солнца и улыбается каким-то своим мыслям, где папа на защите своей диссертации говорит речь, а мама, случайно попавшая в кадр, смотрит на папу с безмерной гордостью и со слезами на глазах. И последнее фото мамы при жизни, где она с огромным пузом втихаря ела мороженое, а папа её застукал и быстро щёлкнул…на память. Поэтому, хоть я и никогда не видела свою маму, я всё про неё знаю… И знаю, что она всегда со мной, а это главное.

К сожалению, бабушка нас покинула, когда мне было всего семь лет. Было тяжело, папа старался держаться при мне, но я частенько слышала, как он уходил в комнату бабушки и ставил в её старенький граммофон, который достался ей от своих родителей, пластинки с песнями той самой французской певицы с красивым именем Люсьен.

И вот сейчас, стоя перед этим самым музыкальным прибором, я тяжко вздохнула, отпуская эти далёкие воспоминания. Вдруг, я почувствовала, как моего плеча коснулась чья-то тяжёлая, но при этом тёплая рука:

– Мне тоже её не хватает, маленькая!

– Пап, как же мы это всё оставим здесь, а? – я повернулась и крепко обняла единственного близкого человека.

– Люськ, не переживай, мы возьмём самое ценное, а остальное в гараж. Граммофон бабушки можем взять с собой, если хочешь.

– Хочу!! Пап, а… – я не успела договорить, ком встал в горле, а в глазах стали накапливаться предательские слёзы. Но чуткий родитель понял меня и без слов:

– Сходим, Люсь. Завтра утром встанем, позавтракаем и поедем на кладбище, попрощаемся с мамой и бабушкой, чтобы со спокойной душой уехать. Ты ведь помнишь самое главное? Где бы мы не были, они всегда с нами. – папа нежно поцеловал меня в висок и крепко прижал к своей груди. Я уткнулась ему носом в футболку и шумно вдохнула такой родной запах. На что он тихо рассмеялся, «бипнул» меня по носу и вышел из комнаты, кинув мне напоследок:

– Пошли твоё барахло в комнате разберём, давно пора весь этот ненужный девчачий хлам выбросить!

Девчачий хлам? Эээ, нет!

– Не трогай мои игрушки!!! – завопила я во всё горло и помчалась спасать своих плюшевых соседей. Не помню, кто первый подарил мне огромного мягкого медведя на день рождения в тринадцать лет, но с тех пор все друзья и мальчики-поклонники повадились дарить именно эти пылесборники. Коллекция из огромных медведей, кошечек, собачек и т. п. собралась знатная.

Никого не удалось спасти… Этот «редиска» по имени Павел Владимирович не пощадил никого. Все дружно покоятся в огромных коробках, чтобы в ближайшее время перекочевать в детский приют.

Эх, ладно… детишкам нужнее, а мне только в радость сделать такую малость, из-за которой на лицах этих малышей появятся искренние улыбки!

В конечном итоге, квартиру мы опустошили за каких-то четыре дня, что-то отволокли в гараж, что-то выбросили, а что-то развезли по приютам или помогли нуждающимся семьям. Я даже растрогалась до слёз, когда смотрела с какой благодарностью в глазах люди принимали от нас вещи. Отец же краснел как рак и смущённо улыбался. Но я прекрасно видела в его взгляде то чувство, которое ощущала и сама, что мы сделали что-то стоящее и жизнеутверждающее. И это настолько глубоко наполняло нас и окрыляло, что аж до дрожи хотелось с кем-нибудь поделиться этим воздушным состоянием.