Жан-Поль Монген - Безумный день профессора Канта

Одним росчерком пера профессор Кант свёл счёты со шведом Сведенборгом и его видениями.

«Такого рода явления бесполезны, – писал он, – они приводят к многочисленным затруднениям, и их часто разоблачают как заурядные надувательства, возникающие в силу чрезмерной доверчивости публики к ясновидцам. Я лично не считаю нужным и должным бояться кладбища. Единственные пророки, которые мне известны, созидают будущее», – заключил Кант не без ехидства.

История сделала из Иммануила Канта печального персонажа. В мрачных стенах его жилища ни разу не звучал задорный женский смех. Казалось, они охраняли суровое одиночество философа.

Жизнь профессора была неотделима от работы. В те минуты, когда Кант мастерски восстанавливал империю разума, как это было сегодня утром, он не мог сдержать пьянящего возбуждения.

Убедившись, что никто не намерен его беспокоить, Кант пустился в пляс, кружа вокруг астролябии. В сущности, ничто так не радовало профессора, как точность инструмента: подкручиванием стрелок приводились в движение малые планеты, и можно было вычислить будущее положение небесных тел.

– Вот что такое наука, – рассуждал Кант. – Каждый день мы наблюдаем восход и закат Солнца, и у нас создаётся впечатление, будто это светило вращается вокруг Земли. Но Николай Коперник доказал, что Земля делает обороты вокруг Солнца!

Его не обманул опыт пассивного созерцателя. Более того, он создал гелеоцентрическую систему мира и рассчитал движение звёзд. Своими исследованиями он учинил космосу допрос, как судья, вытягивающий показания из свидетелей.

Коперник сам придумал правила познания природы и определил предмет научного изучения!

В центре Вселенной помещается Солнце, а не Земля. В центре знания помещается мой разум, а не предмет изучения… Это настоящая революция!

Но безудержное веселье овладело профессором лишь на короткий миг. Посреди антраша Кант заметил на своём столе письмо, поначалу ускользнувшее от его внимания, – на конверте аккуратным почерком было выведено его имя. Предчувствуя, что все планы на день рискуют пойти прахом, Кант зашагал взад и вперёд по комнате, а затем погрузился в долгие размышления.

Чем бы вскрыть изящный конверт, от которого исходит тонкий аромат духов? Ясное дело, нож для бумаги, сотворённый его разумом, казался здесь неуместным. Вот в чём загвоздка!

Кант постарался изгнать из головы далёкий прекрасный образ со светлыми буклями и свежим лицом. В доме графини Кейсерлинг он когда-то служил воспитателем. Однажды – а с тех пор много воды утекло – графиня призналась ему в своём интересе к философии, и её любознательность, к удивлению молодого учёного, выходила за рамки обычного желания «блеснуть в светской беседе».

Изучая в зеркале свою внешность, он долго раздумывал над вопросом: неужели этот коротышка с впалой грудью, выпуклым, нависающим над глазами лбом и хмурым взглядом и есть настоящий Иммануил Кант? Неужели в таком виде его возможно узнать и даже полюбить?

– Надо сказать, это касается не только меня… – рассуждал Кант. – Я вижу себя совсем не таким, каким видят меня другие, поскольку знаком лишь со своим зеркальным отражением. Мир вокруг себя я воспринимаю тоже по-своему. Никто не может увидеть мир таким, каким он есть сам по себе!

Так размышлял профессор, при этом не забывая, что у него впереди занятия. Он сунул так и не вскрытое письмо в карман, подхватил треуголку и шпагу и отправился в Кёнигсбергский университет – через все семь городских мостов. Его маршрут так и остался в секрете.