Сергей Алексеев: Рыжик

Генерал Багратион у Бобруйска направлял солдатский отряд в разведку.

— Только живо, — напутствовал Багратион, — суворовским маршем: туда и обратно.

Тронулись солдаты в путь. А чтоб не плутать, не сбиться с дороги, прихватили с собой местного мужика Агафона Охапку.

Оседлал Охапка свою лошадёнку:

— Ну, служивые, не отставайте.

Идут солдаты, тащат ружья, походные ранцы. Впереди Агафон верхом на коне, по-барски.

Едет он, повернётся назад, глянет на солдатские лица:

— То-то, служивые, нелегка солдатская служба. Как же вам пеше за конным!

— Давай, борода, — отшучиваются солдаты. — Знай своё дело.

Идут солдаты версту, десять, пятнадцать вёрст.

«Эка сколько отмерили, — прикидывает Агафон. — Коню бы отдых, да и солдаты, поди, устали».

— Оно бы, служивые, отдых нужен.

— Давай, давай, борода, — посмеиваются солдаты. — Знай своё дело.

Прошли ещё без малого десять вёрст. У Агафона на чём сидит уставать стало. Конь пошёл вяло. Крутится мужик на седле, на солдат то и дело косится.

— Оно бы, служивые… — опять начинает Охапка.

Перебивают солдаты:

— Терпи, бородатый.

Прошли ещё версты три. И вдруг заупрямился, остановился крестьянский конь. Слез Агафон на землю, от долгой езды шатается. Рассмеялись солдаты:

— Тебе что же, верхом наскучило?

— Променажу душа желает.

— Шило небось в седле?

— Ну вас к дьяволу! — огрызается Охапка. Постояли солдаты минутку, тронулись дальше в путь. Тащится Агафон сзади, за узду коня волочет.

— Но-о, ленивый! Ноги твои еловые…

Выбивается мужик из последних сил.

Дошли солдаты до нужного места. Разузнали что надо. Повернули назад:

— Ну, борода, собирайся.

— Помилуйте, братцы! — взмолился Охапка. — Коня пожалейте.

Улыбнулись солдаты:

— Ладно, сами назад дойдём.

Тронули, не мешкая, солдаты в обратный путь. Остался Охапка. Лежит на траве у дороги. Тело ломит, в ногах гудит.

— Эко дело, — качает головой крестьянин. — Коня загнали. Сам в мыле. Ну и солдаты!

Кутузов читал письмо:

«Милостивый государь, батюшка Михаил Илларионович!..»

Письмо было от старого друга-генерала, ныне уже вышедшего в отставку. Генерал вспоминал многолетнюю службу с Кутузовым, былые походы. Поздравлял с назначением на пост главнокомандующего. Желал новых успехов. Но главное, ради чего писалось письмо, было в самом конце. Речь шла о генеральском сыне, молодом офицере Гришеньке. Генерал просил Кутузова в память о старой дружбе пригреть Гришеньку, взять в штаб, а лучше всего — в адъютанты.

— Да-а, — вздохнул Кутузов. — Не с этого мы начинали. Видать, молодёжь не та уже нынче. Всё ищут, где бы потеплее, где жизнь поспокойнее. Всё в штаб да в штаб, нет бы на поле боя.

Однако дружба есть дружба. Генерал был боевым, заслуженным. Кутузов его уважал и решил исполнить отцовскую просьбу.

Через несколько дней Гришенька прибыл. Смотрит Кутузов — стоит перед ним птенец. Не офицер, а мальчишка. Ростом Кутузову едва до плеча. Худ, как тростинка. На губах пух, ни разу не тронутый бритвой.

Даже смешно стало Кутузову: «Да, не та пошла молодёжь, офицерство теперь не то. Хлипкость в душе и теле».

Расспросил Кутузов Гришеньку об отце, вспомнил о матушке.

— Ну ладно, ступай. Исполнил я просьбу Петра Никодимовича — шей адъютантский наряд.

Однако офицер не уходит.

— Ваша светлость!

Кутузов нахмурился. Понял, что молодой офицер начнёт благодарить.

— Ступай, ступай!

— Ваша светлость!.. — опять начинает Гришенька.

Кутузов поморщился: «Эка какой прилипчивый».

— Ну что тебе?

— Михаил Илларионович, мне бы в полк… Мне бы в армию к князю Петру Багратиону, — пролепетал Гришенька.

Развеселился от этого вдруг Кутузов. Смотрит на малый рост офицера, на пух, что вместо усов над верхней губой. «Дите, как есть дитё». Жалко стало юнца Кутузову. Куда же посылать такого птенца под пули…

— Не могу, не могу, — говорит. — Батюшке твоему другое обещано.

Дрогнули у офицера губы. Ну, право, вот-вот расплачется.