Борис Камов - Партизанской тропой Гайдара

Время от времени кто-нибудь запевал курсантскую песню, и тогда, поддержанный десятками голосов, далеко разносился ее припев:

Не доезжая Конотопа сделали остановку. Старому локомотиву понадобился мелкий ремонт, и потому пришлось пропустить товарный.

Наконец тронулись. Но паровоз, едва набрав скорость, тревожно загудел и стал тормозить. На путях, размахивая красным флагом, стоял человек. Когда к нему подбежали, он испуганно, скороговоркой объяснил:

«Впереди, в пяти верстах, крушение... Товарный разбился...»

Взводные тут же раздали боевые патроны. На тесной паровозной площадке, под фонарями, поставили пулемет. Двери теплушек распахнули настежь. Эшелон бесшумно двинулся.

Аркадий лежал на верхних нарах и всматривался в проплывающий лес, пока впереди не задымила, не зачернела какая-то бесформенная масса. Это были обломки пущенного под откос эшелона.

«— Ведь крушение-то предназначалось нам», — озабоченно произнес кто-то.

Аркадий вздрогнул.

Сколько раз потом смерть проходила так же вот рядом...

Но этой встречи с ней и внезапной догадки: «А ведь крушение готовилось нам», не забыл — рассказал «В днях поражений и побед».

Теперь Гайдар снова направлялся на фронт, в Киев.

Сразу за Конотопом поезд остановился на маленькой станции. Она походила на многие другие: водонапорная башня, два прямых старых тополя, низкий кирпичный вокзал. И запомнилась Гайдару разговором с двумя мальчишками. Они прибежали из соседней деревни. У каждого была кошелка с ягодами.

— Почем смородина? — спросил их лейтенант.

Старший ответил:

— С вас денег не берем, товарищ командир.

Мальчишка добросовестно наполнил стакан верхом, так что смородина просыпалась на горячую пыль между шпал. Он опрокинул стакан в подставленный котелок, задрал голову и, прислушиваясь к далекому гулу, объявил:

— «Хенкель» гудит... Ух!.. Ух! Задохнулся...

Замелькали пригороды Киева.

И вот описанная в «Судьбе барабанщика» панорама города.

Сколько ни доводилось Аркадию Петровичу тут бывать, он всегда с волнением ждал появления стремительно несущейся навстречу широкой лазурной реки с ее запахом смолы, рыбы, водорослей, с ее крикливыми белогрудыми чайками, с ее высоким цветущим берегом, что крутым зеленым обрывом спускается к воде.

А на том обрыве, как в детстве читанной сказке, громоздились белые здания — дворцы, башни, светлые, величавые. И пока поезд шел по легкому мосту, они неторопливо разворачивались, сверкая голубым стеклом, серебром и золотом.

Каждая встреча с этим городом была встречей с юностью. Каждый приезд будил в памяти картины далекой тревожной молодости. Сколько раз прямо с поезда он садился в машину и ехал на бывшее Кадетское шоссе, к огромному трехэтажному зданию бывшего кадетского корпуса, где в 1919 году помещались Командные курсы Красной Армии, чтобы просто постоять возле стен, потрогать рукой их шершавую кладку.

Что ни говори, а его сознательная военная биография начиналась отсюда.

И когда еще в Москве, в Генеральном штабе, Аркадия Петровича спросили:

— Фронт какого направления, товарищ Гайдар, вы предпочли бы избрать?

Аркадий Петрович, не колеблясь, ответил:

— Юго-Западный, товарищ полковник, Киев.

С вокзала Гайдар направился на улицу Карла Маркса, в гостиницу «Континенталь».

Это было старинное здание с роскошным внутренним убранством, которое сохранилось еще с дореволюционных времен. В «Континентале», приезжая в Россию, любил останавливаться иранский шах. И часто в качестве музейного экспоната посетителям показывали номер, где он жил.

С первых дней войны гостиница стала штабом военных корреспондентов Юго-Западного фронта. Круглые сутки спускались и поднимались по лестницам, спешили по коридорам военные, обвешанные фотоаппаратами, кинокамерами или битком набитыми планшетами и сумками. Из карманов гимнастерок, как газыри на черкесках, выглядывали колпачки авторучек. Из полуотворенных дверей номеров доносился треск пишущих машинок. А из комнат, где помещался узел связи, раздавались громкие, всякий раз новые голоса. Это журналисты по междугородному телефону диктовали свои информации и очерки в Москву.

Здесь собрались фоторепортеры, кинооператоры, художники, корреспонденты газет, журналов, радио.

Жизнь в «Континентале» не замирала ни на час. А к вечеру она становилась еще напряженней. С передовой, которая была недалеко, возвращались в свои номера постоянные их обитатели.