Анатолий Мошковский: Дельфиний мыс

- Спроси у нее. Ты когда-нибудь летал на вертолете?

- Нет.

- А я несколько раз. Вдоль побережья. Говорят, это совсем неопасно. Папу пригласил капитан ледокола "Витус Беринг".

Одик с уважением смотрел на него.

- А-а… почему капитан?

- Потому что папин дом отдыха называется "Северное сияние" и принадлежит полярникам…

И Одик узнал, что их здравница чуть ли не самая богатая на всем побережье: у каждого отдыхающего отдельная комната, кормят обильно и разнообразно и культурный досуг отдыхающих проходит на высоком уровне - ни один столичный артист, гастролирующий по югу, не минует "Северное сияние", потому что их тут не обижают…

"Живут же люди!" - подумал Одик и спросил:

- А папа тебе денег дает?

- Каких денег?

- Ну на мороженое там… На кино… Мало ли на что…

- А как же! - Виталик с иронией посмотрел на него. - И папа дает, и мама, иногда даже просить не надо, сами…

- И много?

- Сколько потребуется… Ну конечно, десятку я у них не попрошу, но трешку могут дать, если захочу купить что-нибудь в магазине.

- Это я понимаю! - Одик поскучнел, подавил вздох и с острой завистью посмотрел на Виталика. - Отец, наверно, много получает.

- Не жалуемся. - Глаза Виталика вспыхнули гордостью, но тут же внезапно погасли. - Да нет, не очень… Мы самые обыкновенные…

- Ну да! А какой у вас дом? Прямо-таки вилла! В нем, наверно, комнат шесть…

- Девять, - сказал Виталик. - Разве это много? Вот у Рукавицына - он из "Горняка" - двенадцать… Папа хочет пристроить к дому…

- А сад! - воскликнул Одик. - Чего у вас только здесь нет: и водопровод везде проведен, и дорожки посыпаны, и эти индюки…

- Ограду в нескольких местах надо менять, - сказал Виталик, - и потом, разные мальчишки да и другие не дают нам покоя: думают, все это само собой лезет из земли. Завидуют. А мы не из ленивых, даже сам папа помогал строить из ракушечника сарай и летнюю кухню, а если мы и приглашаем кого помочь, приходится платить, и немало. Все нынче знают цены…

"Вон какой он! - подумал Одик. - Во всем разбирается", - и стал вспоминать их комнатенку в Москве и все мелочные разговоры родителей дома и в поезде. Разве спорил бы Георгий Никанорович с Лилей, относить ли в комиссионный единственную фамильную драгоценность - картину Айвазовского "Море у Феодосии", чтобы поехать на юг и подлечить Олю, да и самим набраться сил? Никогда! У них нашлись бы денежки и без этой продажи. Они-то понимают, что к чему Хоть бы денек пожить, как Виталик! Ему, наверно, лет десять, а какой он умный, деловой: недаром сам Карпов и эта старуха Пелагея его уважают… А кто по сравнению с ним он, Одик?

- А ты плавать умеешь? - спросил он вдруг у Виталика.

Тот с недоумением посмотрел на него.

- Кто ж этого не умеет?

- Я, - признался Одик. - Никак не могу научиться.

- Ты очень толстый и, наверно, поэтому безвольный, - глядя ему в глаза, сказал Виталик.

На лбу Одика выступил пот. Это говорил ему, крепкому и сильному, худенький черноволосый мальчонка! И говорил так прямо и уверенно.

Потом Одик сбегал к морю, а после обеда и тихого часа опять остался дома: Виталик водил его по комнатам. В некоторых жили отдыхающие - их хорошие знакомые, как пояснил он. В комнате, которую они сейчас занимали с отцом и мамой, было много книг в подвешенных к стенам застекленных полках. С потолка свешивалась необычная, в тысячу хрустальных струек, как водопад, люстра, а на полу лежал огромный, ослепительный, как солнце, ковер синтетический и легкомоющийся, как объяснил Виталик. А в углу стоял небольшой телевизор неведомой Одику марки, с маленькими изящными ручками внизу и громадным, во всю стенку, молочным экраном.

Отодвинув стекло, Виталик достал с полки толстую книгу - Полное собрание сочинений Пушкина в одном томе - с изящным золотым росчерком поэта по черной коже и золотой славянской вязью на корешке.

- Новинка, - сказал Виталик. - Редкость… Только что издана, а попробуй купи! Папа говорил, что тираж-то всего десять тысяч.

- Ого! - воскликнул Одик.

- Но это очень мало… Бывает и миллион.

- Ну?! - ахнул Одик. - Откуда ты все знаешь?

В это время скрипнула дверь, и в комнату вошел Георгий Никанорович. Одик почувствовал стесненность и даже что-то вроде страха.

- А-а-а, вот вы где! - весело сказал директор. - Виталий и… Прости, не разобрал вчера, как тебя зовут.

- Одик, - сказал Одик и почему-то непереносимо покраснел и почувствовал вдруг досаду на отца, хотя раньше даже гордился своим редким красивым именем.

- Как ты сказал? - Он знакомо, совсем как Виталик, сморщился.