Наталья Дурова: Пегая Фомка

И, увидев над собой кошачью лапу, она вцепилась в неё зубами.

Кот взвыл и бросился бежать. Канат закачался, но крысы, точно зёрнышки неспелого колоса, крепко держались на нём.

- За что? С какой стати? Это оскорбление! - мяукал кот.

- Успокойся, друг мой, она, наверное, новенькая, - протянула большая белая крыса.

- Ну, знаете, ещё три таких новеньких, и я останусь безо всех четырёх лап! - Цирковой кот был образованным и прекрасно считал до четырёх.

Репетицию остановили. Принесли маленькую клетку. Первым в неё вошёл, прихрамывая, кот, за ним засеменили крысы.

- Иди, иди, не задерживайся, - кто-то подтолкнул Фомку.

И она очутилась в клетке вместе со всеми. Вскоре они были пересажены в другую, большую клетку, где находился красивый крысиный дом отдыха. Фомке всё это казалось необыкновенным. Специальные ванночки для купания. Кормушки, площадки для игр. Вот только погреба... Где они?

- Зачем? Ведь нам каждое утро и вечер приносят свежие продукты, объясняла ей большая крыса, а другие косились недоверчиво в её сторону.

Но Фомке белые крысы, все без исключения, казались теперь милыми и добрыми. Только кот пугал её. Он жил в той же большой клетке, хоть и не ночевал в домике. Кот там не умещался, поэтому спал на подушке у порога, и его устрашающее "кур-р-мяу", точно сквозной ветер, не переставало звучать целые сутки.

Однако кот вовсе не был похож на ветер, от которого холодеют лапки. Наоборот, зимой он заменял крысам печку.

- И его не заставляют вас ловить? - удивилась Фомка.

- Что ты! Мы же вместе работаем! Для людей.

При слове "люди" Фомка опасливо огляделась по сторонам и очень испугалась, увидев уборщицу. Испугалась, а потом удивилась. При дневном свете уборщица вовсе не была огромной чёрной тенью. У неё были синие глаза и круглые румяные щёки.

"О! Наверно, и мы просто от темноты стали серыми", - подумала Фомка.

- Ты отдохни, вечером спектакль, - советовали ей белые крысы.

Фомка попыталась задремать, и, странное дело, кошачье "кур-р-мяу" сквозь сон показалось ей музыкой.

А вечером, на представлении, Фомка едва не задохнулась от восторга. Манеж, будто огромный бриллиант, переливался всеми цветами радуги. Фомке даже показалось, что она сама - крохотная грань этого бриллианта, которая усиливает его блеск. Её лапки радостно вытанцовывали в такт вальса. Фомка почти не отличалась от ведущих артистов-крыс и вскоре даже оказалась в первой пятёрке, поэтому раньше многих попала на канат.

Но здесь - может, оттого, что над ней вновь появились кошачьи лапы, голова у Фомки закружилась, лапки выпустили канат, и она упала на опилки. Дрессировщик сделал вид, что ничего не случилось, а Фомка бросилась бежать. Неожиданно свет стал мешать ей. Он бил прямо в глаза, и Фомка, слепая от света, стыда и обиды, толкалась мордочкой в барьер.

Старая Бормочиха из щели зорко глядела на внучку. Ей хотелось запищать во всё горло: "Здесь, здесь, здесь!", но она сдерживала себя. Из-за Фомки она не могла рисковать всей колонией. И всё же Бормочиха не выдержала: когда около щели показался Фомкин хвост, Бормочиха зубами втащила Фомку в барьер.

После светлого, яркого манежа колония показалась Фомке совсем неприглядной: сыро, серо, скользко. Она едва различала в темноте дорогу и брела за Бормочихой, которую угадывала по монотонному шуршанию хвоста.

Бормочиха не бранила внучку. Она двигалась неторопливо, сопела и двигала челюстями. Но от этого Фомка чувствовала себя ещё более виноватой. Сопение бабушки казалось ей всхлипываниями. Потому Фомка не стала повторять обычное своё "больше не буду". Она нагнулась к сухой лапке старой Бормочихи, лизнула её и грустно прошептала :

- Прости! Там так хорошо! Прости...

Бормочиха молчала. Так и добрались они до своей норки, притихшие, точно возле крысоловки.

- Пускать тебя или нет? В нору, спрашиваю, пускать? - вдруг разворчалась Бормочиха. - Хорошо там, говоришь? Глупа ты, Фомка! Глупа. Не научила я тебя уму-разуму. Ведь там крысам ещё хуже, чем корабельным. Корабельная крыса тонущий корабль покинет, сбежит, а этих первый пожар испепелит. Ничего не останется от их сверкания. Мы же, покуда земля стоит, будем живы. Слышишь, живы! На то мы и есть серые крысы! Так пускать тебя или нет?

Фомка бросилась к бабушке. Сырой скользкий камешек подвернулся ей под лапки, и Фомка тяжело шлёпнулась подле Бормочихи.

- Ходить даже разучилась. Это всё люди виноваты, свет да те красноглазые белые крысы, - зло пропищала Бормочиха. - Идём!