Владислав Гравишкис - Большое испытание Серёжи Мерсенёва

Валя оставила одеяло я пошла вперёд, вглядываясь в просеку и под своды обступившего дорогу леса, который теперь казался особенно высоким и зловещим.

— Григорий Алексеевич! — прокричала она. — Григорий Алексеевич!

Но сколько она ни прислушивалась, ответа не было.

Ещё раз оглянувшись, Валя вернулась к одеялу. Она уже жалела, что так безрассудно ринулась в лес. Чтобы отыскать пропавших, нужны десятки, а может быть, и сотни людей... Совсем не так надо было поступать: доехать до дома отдыха сразу после того, как нашла сани, поднять тревогу, собрать людей. В Светлом сейчас полно лыжников, приехавших на соревнования, — неужели бы они отказались помочь отыскать Григория Алексеевича с племянником. Ах, как глупо, совсем по-детски она поступила!

Над кронами деревьев гудел злой северный ветер. Он выдувал засевший в ветвях снег и сбрасывал его вниз. Снежная пыль крутилась в воздухе, падала на разгорячённое лицо девушки... «Итти надо!» — подумала Валя, но не тронулась с места, всё ещё не решив, что ей предпринимать дальше...

Григорий Силачёв и его племянник Серёжа Мерсенёв выехали из Собольского под вечер. Пока добирались до леса — стало быстро темнеть. На небе одна за другой проступали крупные звёзды. Мороз стал крепчать.

Лес обступил дорогу так плотно, что в сгустившихся сумерках казался чёрной непроницаемой стеной. Серп луны мелькал за зубчатыми вершинами деревьев, то появляясь, то исчезая. Казалось, луна следит за дорогой, то и дело заглядывает в просеку, словно ей любопытно увидеть путников, узнать, куда они направляются.

Уставший дядя Гриша задремал, и Серёжа подобрал из его ослабевшей руки вожжи и кнут. Сделав это, он почувствовал себя хозяином кошевы, её капитаном. Теперь и дядя Гриша, и лошадь, и сани, и рыжая собака Винтик, подаренная Серёже в Собольском двоюродным братом Женей, — все они были в его власти, за всех он отвечает, от него зависит, чтобы лошадь шла по правильному пути и чтобы ничего не случилось... И Серёжа изогнулся, стараясь разглядеть дорогу и узнать, не едет ли кто-нибудь навстречу. Ему очень хотелось, чтобы появился встречный.

Тогда он бы натянул вожжи и заставил бы Серко повернуть направо: ещё у своего приятеля, конюха Ивана Захаровича, Серёжа узнал, что при встречах надо поворачивать направо и только направо.

Однако дорога была пуста, сворачивать не было надобности. Серёжа стал размышлять: почему лошади, когда тянешь вожжи направо — поворачивают направо, тянешь налево — идут налево? Сами они знают это или их учат? Надо расспросить Ивана Захаровича, — ему известно, он все время с лошадьми возится. И про дрессировку надо расспросить — Винтика обязательно надо дрессировать.

Серёжа взглянул себе под ноги, где лежал Винтик. Ишь как разоспался — тепло ему там, в сене... Хороший Женька, не пожалел для брата собаки. Да и чего ему жалеть — у него их две.

Укутанный в большое красное одеяло, пригревшийся Серёжа и сам начал подрёмывать. И вдруг — словно замерли звёзды над вершинами деревьев, куда-то спрятался серп луны, утихло поскрипывание полозьев. Только и слышно стало, как тяжело дышит старый Серко и глухо шумят сосны.

Серёжа очнулся от забытья и выглянул из кошевы. Серко стоял, понуро повесив голову, точно принюхиваясь к дороге. Что он там нюхает? Дорогу потерял, что ли?

Присмотревшись, Серёжа различил, что просека, по которой пролегала дорога, раздваивалась. Куда ехать: направо или налево?

После некоторого раздумья Серёжа потянул вожжи влево, собираясь направить лошадь в новую просеку. Но Серко не пошёл. Он покрутился на месте, потоптался и опять склонился к снегу.

«Надо дядю Гришу будить, вот что!» — решил Серёжа.

— Дядя Гриша! А дядя Гриша! Серко остановился, а я дороги не знаю.

Силачёв сразу проснулся.

— Что? Опять стал? А ты его, лодыря, кнутом! Дай-ка сюда!

Силачёв выхватил кнут, хлестнул Серко, но тот только дрогнул, но с места не двинулся.

— Он дорогу потерял, дядя Гриша. Там ещё одну просеку видно, — сказал Серёжа.

— Где? — Силачёв отогнул воротник тулупа и осмотрелся. — Верно, ещё просека. Куда это нас занесло?

Он вышел из саней, пробрался к лошади, потрепал её по морде, как бы говоря:

— Куда ты нас затащил, старый? Где теперь дорога? А ну, говори!

Силачёв потыкал кнутовищем в снег, твёрдого наката нигде не нашёл и сказал Серёже:

— Племяш, я в ту просеку схожу. Посмотрю, может, примета какая окажется...

— Хорошо, дядя Гриша, Вы недолго?