Владимир Король - Меня зовут Нур Ахмат

Нур Ахмат сжался в комок. Сердце ухало. Жёлтый свет то тускнел, то вспыхивал.

Сайфуддин-хан стоял, глядя в упор на Синего Тюрбана:

— Так кто же провалил операцию с хлебом? Я хочу его видеть.

— Он здесь. Он перед тобой. — Синий Тюрбан пригнул голову Нур Ахмата, но пленник держался изо всех сил.

Сайфуддин-хан теребил пояс парчового халата:

— Где? Я вижу только тебя и какого-то измученного мальчишку с голодными глазами.

— Этот мальчишка и провалил операцию. Он на виду у толпы съел лепёшку. — Голос Синего Тюрбана дрогнул. Он не поднимал глаз от яркого ковра и держался за свою верёвку, как утопающий за деревянный обломок.

Сайфуддин-хан ткнул пальцем в грудь Синего Тюрбана:

— Ты рассказал, что мука из перемолотых свиных костей?

— Мои люди целую неделю ходили по базару, — оправдывался Синий Тюрбан. Его крючковатый нос стал как будто бы даже мёньше. — Мои люди стучались в дуканы, сидели в чайханах. В некоторых мечетях муллы предупреждали, что хлеб с севера — отрава для мусульманина!

— Почему же правоверные не стали плевать на мешки с мукой? Почему они не разбили собачьи головы неверных, раздававших этот хлеб? — Сайфуддин-хан вдруг громко щёлкнул пальцами, и в шатёр вбежали двое душманов в зелёных халатах.

— Владыка! — Синий Тюрбан упал на колени. — Владыка! Прикажи мне самому вырвать сердце у сына шакала!

— Для этого я держу палача. — Сайфуддин-хан резко вскочил на возвышение, где стояло его кресло.

— Сколько ты денег получил?! Чему тебя учили в Пакистане американцы? Ты не выполнил ни одного моего приказа. Не смог взорвать хлебокомбинат! Не смог посеять недоверие к помощи русских! Разве тебя не учили, как это делается? Они везут хлеб? Бойтесь, люди, отравы! Сам отрави хлеб! А ты не сделал ничего! Из-за тебя я потерял время, деньги и ещё нечто большее — я потерял веру людей в мои силы. И всё оттого, что какой-то мальчишка оказался умнее тебя и всех твоих людей. Что у тебя под тюрбаном — мозги или куриные потроха? Где был ты, когда этот мальчишка жевал свою лепёшку? Почему ты не сделал так, чтобы он подавился и умер? И теперь в Кабуле едят хлеб! И хвалят новую власть! А я, вместо того чтобы править в столице, должен, как горный баран, скакать через перевалы!

Послышались взрывы, пулемётные очереди. Сайфуддин-хан вдруг замолчал и сел в кресло.

Как ни спешил в Пакистан главарь душманов с пленными и награбленным, по пути он громил всё, что попадалось. Вот и сейчас по его приказу банда совершила налёт на горный кишлак Фатех.

— Прикажи мне идти туда! — взмолился Синий Тюрбан. — Я докажу свою преданность!

— Резать ты умёешь — я знаю. Но мне от тебя нужно было другое. Ты огорчил меня.

Сайфуддин-хан опустил глаза и громко добавил:

— Я очень на тебя обиделся.

Наверное, эти слова были сигналом, потому что душманы в зелёных халатах скрутили Синему Тюрбану руки и поволокли из шатра.

— Не казни! — ревел Синий Тюрбан. — Дай я вырву ему сердце!

Но только раздавленной гадюкой на ярком ковре осталась лежать его верёвка.

Нур Ахмат прислушивался к выстрелам, крикам, которые раздавались где-то совсем рядом.

Сайфуддин-хан ласково улыбнулся:

— Это музыка священной войны. А в такой войне нет ни детей, ни стариков. И все наши враги умрут страшной смертью.

Он помолчал, потом вдруг спросил:

— Скажи, а почему ты не стал на колени?

Нур Ахмат угрюмо молчал.

— Я, если б это нужно было для спасения жизни, стал бы на колени перед кем угодно. И почему ты считаешь меня своим врагом?

— Твои люди убили моего отца.

— Он был неверным?

— Он вёз беднякам хлеб, а твои люди напали на колонну.

Душманский главарь прислушался к выстрелам. Он вынул из кармана атласных шаровар часы, щёлкнул золотой крышкой, усыпанной драгоценными камнями, и поморщился:

— Что-то они долго…

Вдруг стало совсем тихо. Чей выстрел был последним? Душмана, добивающего свою жертву, или смертельно раненного свободолюбивого юноши, из последних сил пославшего пулю в цель?

— Ну, вот и всё, — оживился Сайфуддин-хан. — Наконец можно спокойно поговорить.

Он сидел, раскинув полы халата и широко расставив ноги.

— Я понимаю… Смерть отца, кровная обида. Но твоего отца убивал не я. И я не приказывал убивать именно твоего отца. Ничего не поделаешь — священная война, А то, что ты оказался в этой войне на стороне неверных, — это случайность. Теперь ты в моём отряде. Так я хотел.

Не думал Нур Ахмат, что можно вот так мирно беседовать с убийцей отца. А Сайфуддин-хан, как из каменных глыб, строил вокруг него колодец.