В Губарев - Преданье старины глубокой

- Ужас! - воскликнула сестра. - Из нашей жизни каким-то непонятным образом исчезла целая тысяча лет!

- Даже больше, чем тысяча лет!

- Что мы будем теперь делать?

- Посмотрим...

- Что смотреть, когда кругом ни зги не видно!

- А вон я вижу какой-то свет... Слушай, Таня, это же утренняя зорька! Скоро взойдет солнце!

ГОРДЕЙ, СЫН МИКУЛЫ

Действительно, за черной грядой недалекого леса розовело небо.

Они огляделись. На холме, над неясной в сумраке рекой, поднимались бревенчатые стены старой крепости со шпилями и башнями. Пониже виднелись усадьбы с высокими и ладно сколоченными тынами - стоймя бревно к бревну, острием к небу. Кривые улочки тянулись от крепости в разные стороны и под конец разбегались беспорядочно построенными бедными хижинами. Чем дальше от крепости к лесу, тем беднее строение.

Хлюпала в реке вода о деревянный настил, низкие суда с опущенными парусами покачивались на волнах. Было слышно, как там, на пристани, со скрипом терлись борт о борт два суденышка. Ночной сторож стучал колотушкой и время от времени хрипловато покрикивал: "Чу-ую! Чу-ую!"

Утренний ветер резво налетел на Игоря и Таню. Он принес запахи речной сырости и конюшен.

И вдруг косой дождь из небольшой тучки, что нечаянно выползла из-за леса, тонкими бичами захлестал по траве. Таня взвизгнула и, подобрав юбку, стремглав понеслась к ближайшей хижине.

- Скорей, Игорь, скорей! - кричала она на бегу. - Иначе мы вымокнем до нитки!

Они перескочили через низкую полуразвалившуюся деревянную ограду и в четыре руки забарабанили в покосившуюся дверь.

За дверью зашаркали ногами, сонный голос подростка испуганно спросил:

- Кто там еси?

- Да открой же, пожалуйста! - жалобно простонала Таня.

Должно быть, голос девочки успокоил его. Запор защелкал, дверь распахнулась, и в лучах выглянувшего из-за тучки утреннего солнца они увидели вихрастого паренька в длинной домотканой рубахе. Лицо паренька неожиданно скривилось от страха. Он отступил и замахал руками.

- Мара! - диковато бормотал он. - Мара! О, Перун, спаси меня!

- Он принимает нас за привидения! - сказал Игорь. - И, кажется, просит, чтобы его спас главный языческий Бог Перун!

Паренек упал на колени.

- Отче нету, мати нету, - в отчаянии заламывал он руки, - не троньте бедного смерда!

Серые расширившиеся глаза паренька совсем побелели от ужаса. Он сжался и умолк, схватившись за голову, словно защищая ее от удара. В гриве его спутанных каштановых волос торчали соломинки.

- Отче нету... - вдруг снова забормотал он. - Мати нету... Один я еси и в хиже, и на всем свете подярилом...

- Один я и в хижине, и на всем свете под солнцем, - перевел Игорь, подумав.

У Тани задергался подбородок.

- А где твои... отче и мати? - сдавленным голосом спросила она и смахнула со щеки теплую слезу.

- Все от глада мрем, - быстро заговорил паренек, уловив, по-видимому, сочувствие в ее словах. - Беда, беда! Рубища на чересах носим, на пепле спим... Тиун вельми хитер: все дай да дай боярину! Мяса дай, меда дай, гречихи дай! А что дать? Не токмо мяса, горстки гречихи нету! Беда, беда!

Таня обвела глазами хижину. Пусто в хижине. У стены голый помост, посредине холодный каменный очаг без дымохода. Пахнет в хижине задымленным деревом, золой и давно не мытой одеждой. В маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем, едва пробивались лучи солнца. Большой паук свил у оконца паутину и притаился под притолочиной, выжидая жертву.

- Как зовут тебя? - спросила Таня вздыхая.

Паренек не ответил, должно быть, не понял вопроса.

- Встань, пожалуйста, с колен... Очень прошу...

Паренек поднялся и, осмелев, открыл рот, чтобы сказать что-то, но в эту минуту за дверью прозвучал резкий мужской голос:

- Гордей!

Паренек стремительно выскользнул за порог. Из сумрака хижины брат и сестра видели через открытую дверь, как к нему подошли два бородатых мужчины в синих кафтанах с бердышами в руках.

- Гордей, сын Микулы? - спросил один из бородатых.

- Так, - кивнул Гордей и поклонился.

- Отче твой Микула брал у боярина Путяты купу - одно гривно.

- О, тиун! Отче помер и мати померла... Нет у меня мяса и меда, чтобы гривно стоили... нечем купу покрыть...

- Отче твой, - усмехнулся тиун, - ныне на перуновых лугах мед пьет, а купа его на твоей душе висит. До месяца сеченя должен ты был купу вернуть, а уж месяц цветень давно прошел. По слову князя будешь ты отныне отрабатывать купу боярину Путяте. А надумаешь бежать хоть на полуденьхоть на полуночь, все одно найдут тебя княжьи мечники, и будешь ты батогами бит.