Тамара Габбе: Авдотья Рязаночка

Герасим(строго). Что у вас тут за шум-гам около самого стану?

Соколик. Да вот, Герасим Силыч, баба забрела, а Ботин присудил ее жизни решить.

Герасим. Ботин присудил! Ишь ты!

Ботин. Первая встреча, Герасим Силыч, — по обычаю…

Герасим. Так… А ну, отпусти ее, Кузьма! Слышь, отпусти!

Вертодуб. Отпустишь — глаза выцарапает!..

Соколик. Эк напужался наш Кузя!

Герасим. Сказано, пусти, Кузьма! Оглох, что ль?

Вертодуб отпускает Авдотью. Она переводит дух, отирает со лба пот, кое-как оправляет волосы, платок. Герасим вглядывается в нее.

Что это я будто видел тебя где, а признать не могу…

Авдотья. Как тут признать? Чай, на себя не похожа. А вот я тебя враз признала.

Герасим. Где видала-то?

Авдотья. У себя за столом, коло своей печи. Приходил ты к нам в Рязань на кузницу, покуда Рязань была и кузня стояла.

Герасим. Мать честная! Никак, Никиты Иванычева хозяйка? Кузнечиха? Да что же это с тобой подеялось, голубушка?

Авдотья. Не со мной одной подеялось… Вся Рязань в углях лежит. Воротилась я тогда с покосу… (Отворачивается, говорит не глядя.) Да уж лучше бы и не ворочаться!

Герасим. То-то тебе ехать так не хотелось. Будто чуяла… Да ты присядь, хозяюшка, хоть на пенек! У нас тут ни лавки, ни красного угла. Живем в лесу, молимся кусту. (Обернувшись к своим.) Да вы что, в землю вросли, робята? Не люди — чисто пеньё! Стоят, не шелохнутся! Накормили бы, напоили бы гостью. Сами небось видите: издалека идет. Сварилось у тебя что в чугунке, Ботин? Тащи сюды! Живо!

Ботин. Несу, Герасим Силыч, несу! Горяченькое, только поспело.

Вертодуб(угрюмо). А только как же это? Будто и негоже. Не по обычаю… Промыслу не будет, коли первую встречу отпускать…

Ботин. Вот и я так рассудил, Герасим Силыч.

Герасим. Хорошо рассудили! Да я бы вам за эту голову всем головы снес!

Ботин. А кто ж ее знал, Герасим Силыч, что она в твоей родне считается али в дружбе. Знаку на ней нет. Да и как ни говори — обычай…

Герасим. Что вы все одно заладили: обычай, обычай… Есть у нас и другой обычай. Становись-ка вон к той березке, хозяюшка! Да не бойсь, не обидим.

Авдотья. А я уж ничего не боюсь. Что хотите, то и делайте. (Становится подле березки.)

Соколик. Вот это иное дело, не то что голову рубить… А березка-то как раз в рост, словно по мерке.

Герасим. Ну, Вертодуб, руби верхушку, коли руки чешутся. Да смотри — волоска не задень! Знаешь меня!

Вертодуб(покосившись на него). Как не знать! Уж поберегусь, не задену. Э-эх! (Ловко отсекает вершинку деревца, подле которого стоит Авдотья.)

Герасим. Что и говорить, чисто. Ну, с почином, Кузя! Ботин, бросай вершинку в костер. Не голова, так головешка будет. (Авдотье.) Вот и вся недолга, хозяюшка! Тебе-то, я чай, все это внове. А у нас, уж не гневайся, каков промысел, таков и обычай. Догадалась небось, что мы за люди?

Авдотья. Догадалась.

Герасим. То-то и есть. А только ты не опасайся, мы тебя пальцем не тронем. Я твоей хлеба-соли не забыл, да и не забуду вовек. И Никиту Ивановича твоего кажный день добром поминаю. Уж такой кузнец! Лучше, кажись, и на свете не было. Ковалом махнет, что наш Кузя топором. Что ж он, жив али помер, хозяин твой?

Авдотья. Живой был. Да один бог знает, снесет ли он неволю татарскую.

Ботин. У них-то, говорят, умелые люди в чести. Может, и поберегут.

Авдотья. Сам не побережется. Не таков человек.

Герасим. А ты куда путь держишь, хозяюшка? Хорониться, что ли, пришла? Много нынче у нас в лесах народу-то спасается…

Авдотья. Нет, я не спасаться… Я к татарам иду. В степь.

Ботин. Что ты, матушка!

Соколик. Полно ты!.. К басурманам? Да они хуже нас. Не пожалеют.

Герасим. Что же ты — сама, своей волей, в полон идешь?

Авдотья. Выкуп несла. Да твои молодцы отняли. Вот он, мой ларчик, на земле валяется…

Герасим. Ох, срам какой! Алтарь ограбь — и то, кажись, меньше греха будет… Да как же это вы, а? Да постой! Что ж ты так торопишься? Хоть с силами соберись! Поотдохни у нас маленько.

Авдотья. Спасибо, Герасим Силыч. Спасибо вам всем, люди добрые!

Ботин. Какие мы добрые! Лихие люди, так и говори.