Анатолий Алексин: Детская библиотека. Том 41

«Сейчас вот и про турнир почитаю и вообще посмотрю, что уж там такого смешного», — думал я, с трудом открывая тяжелую дверь читальни, всю увешанную объявлениями о разных читательских конференциях и обсуждениях.

— А я-я?.. — заныл Витька. — Ты будешь смеяться, а я буду здесь ходить как дурак. Да-а?..

— Если можешь, ходи как умный. Мне не жалко.

— Сам ты уж больно умный. Хи-итрый ты! Вот!.. — Витька опустил голову и обиженно заколесил по прохладному и темному вестибюлю.

— Можешь объявления почитать! Тоже интересно! — крикнул я ему уже сверху.

И тут меня кто-то схватил за руку.

— Вы что, молодой человек, на бульвар пришли?

Седая полная женщина в синем халате была очень возмущена, вся покраснела и даже руками размахивала, а говорила еле слышным шепотом.

Мне, между прочим, всегда казалось, что у библиотекарш какие-то особые голосовые связки. «Это у них чисто профессиональное, — объяснил мне как-то Дима. — Знаешь, от вечной темноты можно ослепнуть, а от вечной тишины — потерять половину своего голоса».

— И вообще мы детей не обслуживаем, — произнесла библиотекарша так тихо, словно рядом спал тяжелобольной человек и она очень боялась его разбудить. — Мы только по паспорту записываем.

— Вот и прекрасно! — шепотом воскликнул я. — Нечего здесь всяким несовершеннолетним слоняться. Пожалуйста!..

Я протянул паспорт — и вдруг мне показалось, что на библиотекарше не синий халат, а синяя милицейская форма и что в руке у нее не толстый граненый карандаш, а полосатый орудовский жезл. Точь-в-точь как мой ласковый знакомый милиционер, только шепотом, она сказала:

— Так у вас, оказывается, паспорт есть? А вести себя в читальне не научились? Были бы вы каким-нибудь там шестиклассником, тогда другое дело. А то — взрослый человек!

Библиотекарша обвела меня сердитым взглядом, как говорится, с головы до ног, и вдруг какая-то жалость появилась у нее в глазах. Казалось, она хотела сказать: «И какой же ты маленький для своего возраста! И какой же ты щупленький!»

— Ладно уж, запишу вас, так и быть.

Она направилась к своему столику, по краям которого стояли длинные узкие ящики с карточками. И тут я с ужасом вспомнил, что ведь Дима давно уже записан в этой самой читальне.

— Не надо меня записывать, — схватил я библиотекаршу прямо за синий рукав. — Не надо… Я уже и так… давно к вам хожу…

— Где же ваш читательский билет?

— Билет?.. Ах, билет?! Билет я дома забыл.

— Тогда придется паспорт в залог оставить.

— Конечно! — обрадовался я, нацепляя на нос мамины очки. — Возьмите себе на здоровье!

Библиотекарша удивленно подняла на меня глаза, но ничего не сказала.

— Мне бы «Двенадцать стульев», — попросил я уж таким тихим шепотом, что она даже и не расслышала толком.

— Стулья? Да, да, стулья для читателей имеются, конечно. Пожалуйста, садитесь, — сказала она, все так же жалостливо разглядывая меня. — Садитесь. Вы что-то слегка побледнели.

Да, я, конечно, побледнел, когда она заговорила про читательский билет. Но теперь уж опасность миновала!

Седая библиотекарша была похожа на старую добрую учительницу, и ей, наверно, очень трудно было сердиться.

— Мне бы книжку «Двенадцать стульев»… Книжку… — уже громче попросил я.

Она довольно ловко для своих лет поднялась по деревянной приставной лестнице и с трудом вытащила потрепанную книжку, плотно зажатую соседними томами. Книжный ряд тут же сомкнулся, и даже никакой щелочки не осталось. Библиотекарша медленно погладила потрепанную книжку, потом погладила корешки других книг, будто утешая их: «Ничего, мол, ваша соседка скоро вернется на свое место». Спускалась она с лестницы гораздо медленней, чем поднималась, нежно прижимая книжку к груди.

Книга эта сразу, уже одним своим видом, мне очень понравилась. Я любил зачитанные книжки с пожелтевшими страницами и зубчатыми, потрепанными краями. У таких книг даже запах какой-то особенный: понюхаешь — и сразу читать захочется.

Я вошел в читальный зал, весь уставленный очень солидными и важными столами. Я еще ни разу в жизни нигде не заседал, но мне всегда казалось, что именно за такими вот длинными столами происходят всякие длинные и скучные заседания, против которых статьи в газетах помещают. В зале была мертвая тишина. И только сами книги, которые чувствовали себя здесь полными хозяевами, чуть-чуть нарушали ее: они осторожно переговаривались, шелестя страницами. Все сидели с опущенными головами, словно провинились в чем-нибудь.