Бегу, размахиваю чайником и вдруг слышу:
- Дю-у! Дю-у-у!.. Дядька чайник украл!
Это мальчишки с какого-то забора.
Надо было видеть, как радовался, как смеялся Евгений Львович, с каким аппетитом рассказывал всем об этом моем позоре.
- Ничтожество! - говорил он. - На что польстился... Чайник украл!
* * *
Мы в театре - на прекрасном гастрольном спектакле американских негров "Порги и Бесс". На сцене - страсти-мордасти, дикая поножовщина. И прекрасные танцы, дивные голоса, великолепная музыка Джорджа Гершвина.
В антракте, протискиваясь к выходу и посмеиваясь, Евгений Львович сказал мне:
- Порги в морге...
Меня "осенило", и я подхватил:
- ...или Бесс в ребро...
Он обрадовался, как всегда радовался мало-мальски удачной находке своей или чужой. Прогуливаясь со мной под руку по коридорам и фойе дома культуры, он останавливал всех знакомых и каждому спешил сообщить:
- Знаете, какое мы с Пантелеевым новое название придумали: "Порги в морге, или Бесс в ребро"...
Однако уже через десять минут Шварц не смеялся и не радовался. В коридоре мы встретили известного писателя NN. Гневно размахивая металлическим номерком от шубы, тот направлялся в гардероб и тащил туда же свою растерянную и расстроенную жену.
- Коля, ты куда? - окликнул его Евгений Львович.
NN весь кипел и шипел.
- Не могу! Довольно! Иду домой. Не понимаю, почему разрешают подобное на нашей сцене!!
В таких случаях Евгению Львовичу изменяла сдержанность, он приходил в ярость. И тут он долго не мог успокоиться. И на спектакле и после театра, на улице, он несколько раз вспоминал NN и взрывался:
- Сволочь! Ханжа! Дурак!..
* * *
...Вспомнилось, как он изображал одного нашего общего знакомого, малограмотного автора, сочинившего когда-то посредственную "производственную" книжку и застрявшего на много лет и даже десятилетий в Союзе писателей.
- Ты обрати внимание, - говорил Евгений Львович, - как интеллигентно выражается Z? А знаешь, что он делает для этого? Он почти не произносит гласных. Сегодня встретил его, спрашиваю: "Как ваше здоровье, Федя?". Говорит: "Плохо, Евгн Львич". - "Что же с вами?" Гордо откинул назад волосы и - трагическим голосом: "Зблеванье цнтралн нервн сстемы".
Записать на бумаге эти реплики Z почти невозможно, а в устах Евгения Львовича они звучали удивительно смешно и очень похоже, я сразу представил себе этого по-епиходовски глупого и несчастного человека.
Свои словесные зарисовки Евгений Львович никогда не оттачивал, не отрабатывал, как делает это, например, И.Л.Андроников. И все-таки импровизации Шварца, его устные портреты были удивительно талантливы, точны и комичны.
А как здорово изображал он животных! Один раз прихожу к нему - он встречает меня улыбкой, вижу - сейчас порадует чем-нибудь.
- Я не показывал тебе, как собаки, когда они одни, в своем собачьем кругу, изображают нас, человеков?
И он каким-то воистину собачьим голосом, с "собачьим акцентом" и с собачьей иронией заговорил на том ломаном, сюсюкающем языке, каким обычно городские люди обращаются к животным:
- Собаченька, собаченька! Нельзя! Апорт! Ко мне! К ноге! Дай лапку! - и т.д.
Вообще свои актерские, лицедейские способности он проявлял на каждом шагу. Я уже говорил, что несколько лет Шварц подвизался в театре. Но вместе с тем представить его на сцене, в какой-нибудь определенной роли, в костюме, в гриме я почему-то не могу. Так же как не могу представить в роли Гамлета или Чацкого Антона Павловича Чехова. Хотя мы знаем, что и Чехов в молодые годы принимал участие в любительских спектаклях. И, говорят, был хорош.
* * *
Я уже упоминал о том, что последние десять - пятнадцать лет своей жизни Евгений Львович работал очень много, буквально с утра до ночи. Но это никогда не было "каторжной работой", - наоборот, работал он весело, со вкусом, с аппетитом, с удивительной и завидной легкостью, - так работали, вероятно, когда-то мастера Возрождения.
Самое удивительное, что ему никогда не мешали люди. Для многих из нас, пишущих, приход в рабочее время посетителя - почти катастрофа. Он же, услышав за дверью чужие голоса, переставал стучать на своем маленьком "ремингтоне", легко поднимался и выходил на кухню. И кто бы там ни был знакомый ли писатель, дочь ли Наташа, приехавшая из города, почтальон, молочница или соседский мальчик, - он непременно оставался какое-то время на кухне, принимал участие в разговоре, шутил, входил в обсуждение хозяйственных дел, а потом как ни в чем не бывало возвращался к машинке и продолжал прерванную работу.
Читать дальше