Евгений Пермяк - Уральские были-небыли (сборник)

- Как же это ты мог?

А он им:

- Да я еще не то могу. Не в полную силу работал. Тихея жалел. Вот начнете пильную мельницу рубить, я три угла срублю, пока трое один угол рубят. Я так топор выточу, так его выострю, что у меня дерева сами со страху валиться будут. Потому как я мастер. В самую точку бью! По семь раз одну прирубку не прирубаю...

И пошел - я да я:

Все могу и все умею,

Я нигде не оробею...

Ну ладно. Стали пильную мельницу ставить, сруб рубить.

Якалкин в шелковой рубахе вышел, в плисовых штанах.

- Не могу, - похваляется он, - на работу оборвышем выходить. Для меня она праздник - веселый день. Если на деле себя не показать, так где же показывать? Не в пляске же. Плясать и медведь может, а топором душеньку тешить не всякий умеет...

И опять свою песню загорланил:

Все могу и все умею,

Я нигде не оробею...

Ну ладно. Снова пришло время о работе судить. Лесное начальство приехало - пильную мельницу принимать. По его подряду ее рубили. Всем миром-собором углы считали, пригонку пазов ценили, плотноту конопатки проверяли.

А Якалкин ходит себе, зубы скалит да песенку попевает:

Все могу и все умею,

Я нигде не оробею...

В сотню глаз артель изъяны выискивает. И так и сяк хочет Горлановича осадить. Не выходит. Потому что народ правду любит. А правда всегда правдой остается.

- Что делать? Как быть? Неужто Якалкину почет воздавать? Неужто ему наградной златоустинский топор, как первому мастеру, отдавать?.. Шумило же он! Ячное якало! Горластое кукарекало!..

Судит так, рядит народ, промеж себя шепчется. А Якалкину мало горя:

Все могу и все умею,

Я нигде не оробею...

- Да тьфу тебе! - сердятся старики. - Похвальба ты, распохвальба неуемная!

А делать нечего. Цифирь опять свое слово сказала:

- Становись, Шумило Горланович Якалкин, в первый ряд с правого краю... Старики тебе, как первому мастеру, почетный топор подносить будут...

Поднесли топор. Поздравили. Самый старый здравицу сказывать стал. Словами давится, а говорит. Величает. Воздает Якалкину почет, а Тихей Улыба в сторонке стоит. В тени. Жалостливо так, улыбчато молчит. Даже сердце щемит.

Один из стариков заметил Улыбу и сказал:

- Его тоже приветить надо. Уж больно он тих, скромен да улыбочен.

Тут другой старик встрял:

- Тих-то он тих... Только из тихости да улыбчатости сруба не срубишь, пильной мельницы не поставишь, пруда не запрудишь.

- Зато скромность мир красит, - заспорил третий старик. - Тихость да улыбка сердце радуют...

Тут и началось. Особенно когда хмельной ковш второй круг обошел. Одни кричат:

- Хороша улыбка, да пашет неглыбко!

Другие в один голос:

- Мало тот значит, кто много "ячит". Говорун что тютюн - дымит да тлеет, а руки не греет.

А третьи наперекор:

- Так он-то ведь не без огня дымил. Правду сказывал. По рукам, по своей силе замахивался...

...И пошли-пошли плести хитрое словесное кружево, пословицами-присловицами сверкать. Так они по сей день спорят - ни до чего доспориться не могут. От этого и сказка не может досказаться. И живет она, как птица без крыльев, как фонарь без огня, как замок без отмычки. Может быть, вы какой ключик подберете - так милости просим, подбирайте. Вам и жалую эту недосказанную дедову сказку. Вам ее и досказывать по своему разумению. А я не могу. Некогда. Другую сказку из печи вынимать пора. Да вам с пылу, с жару на стол подавать.

Кушайте, пока она горяченькая. Эта-то уж с концом будет.

ДОЛГОВЕКИЙ МАСТЕР

Светлой памяти

П.П.Бажова

посвящается

Дедушка Хитрован Петрович в Петры и Павлы, в веселый сенокосный праздник, по старому распорядку именинником считался, потому как по метрикам-то он Петром значился. Петрованом звался. А Хитрованом-то уж потом его прозвали. Огня в Хитроване Петровиче было достаточно. Многим хватало. Не одно сердце согрел. Особенно ребячье. А ребятье, надо сказать, вокруг Хитрована Петровича - как воробьи возле ржаного колоса. Есть что клевать: были-небыли, басенки-побасенки, сказы-пересказы... Откуда что берется. Про все знал. Обо всем судить мог.

А больше всего речь шла о руках. Потому как руки у головы - самые главные и самые надежные приказчики. Голова без рук - как отец без детей: есть что приказать, а некому.

Мальчишечьи руки, известное дело, самые хваткие. Особенно по нашим местам мальчата рукастыми растут. Другой еще толком ходить не научился, а уж с топором, с молотком дружбу сводит. Отсюда и пошли в уральских местах отчаянной славы мастера. Поглядишь на юнца - ему до женихов еще лет пять расти надо, а он редкой формовкой стариков удивляет или поковкой слепит. Уклад жизни такой. По рукам голову ценят. Иной кузнец чернее сажи, страшнее пугала, а его ненаглядным зовут, красавцем кличут. А все оттого, что трудовой народ красоту не в одежке ищет, не в кудрях на пустой голове, не в холеной руке, не в скрипучем сапоге на дряблой ноге, а в сути всех сутей в деле.