Борис Раевский: Пусть победит сильнейший (рассказы)

Вице-президент ФИЛА! Ему сегодня доверены весы. Он, один только он, без всякого постороннего вмешательства, должен сейчас определить - что показывает стрелка? Семьдесят восемь ровно или семьдесят восемь килограммов и еще пять-десять граммов?

Только он! Только Хлопин может сейчас решить это! И его решение бесповоротно и обжалованию не подлежит!

"Обжалованию не подлежит", - эта фраза из правил ФИЛА билась сейчас не только в висках у Хлопина.

Ее мысленно повторяли все у весов.

Спорт - очень точная штука. И почти любое спорное действие может быть опротестовано. Почти любое, но не любое... Так, в футболе только судья, сам, единолично, решает, был офсайт или нет. И никаких жалоб потом не разбирают. Судья решил - и точка!

И вот сейчас тоже создалось то очень редкое положение, когда главный "весовщик" один, сам должен все решить...

Хлопин глядел на вздрагивающую, как в ознобе, стрелку...

О чем думал он?

Может быть, о том, что если вот сейчас он не допустит Добровольского к состязаниям - нашей команде не видать почетного места. Из-за одного "гитариста" - всей команде не видать...

А может, о том, что сейчас на него, Хлопина, глядят десятки иностранцев. И он, один только он, может доказать, что все эти звонкие слова о "спортивной честности", о "долге", о "судейской объективности", все эти хорошие слова, которые мы употребляем к месту, а часто не к месту, все это не просто слова...

А может, он думал, что пять граммов - это всего лишь пять граммов. И, собственно говоря, какая уж разница: весит борец семьдесят восемь килограммов ровно или семьдесят восемь с малюсеньким хвостиком? Таким малюсеньким, что его и не взвесить точно. И даже неясно, есть он вообще, этот хвостик, или вовсе и нет его?

А может, он думал, что найдутся люди, которые назовут его "непатриотом" если он не допустит Добровольского. Да, непременно найдутся...

А может, о том, что вот стоит перед ним его давний знакомец. Отчасти даже ученик. И притом - чемпион страны. И конечно, полагает этот ученик и чемпион, что он, Хлопин, по старой дружбе...

Он стоял и смотрел на дрожащую стрелку. Он, единственный в этом зале русский, у которого на пиджаке, на груди, золотом по-французски было вышито: "Вице-президент".

Потом снял очки.

- Перевес!

"Пригладил" уши и отошел.

"Перевес" - лишний вес.

Все. Конец. Точка.

Он еще видел, какими жалкими, умоляющими глазами глядел ему вслед Добровольский. И как враз обвисли его китайские усы.

Как, словно бы еще не понимая всего ужаса случившегося, застыл на месте Ершов...

Как изумленно раскрыл рот маленький юркий француз-секретарь.

А в зале уже рос шум, гул. Какие-то восклицания! Удивление!

Этот шум все усиливался и усиливался, вышел за пределы Пале-де-Шайо и наконец выплеснулся на страницы вечерних газет восторженными заголовками.

"Самый честный судья!"

"Русский судья покорил Париж!"

* * *

На этом можно, пожалуй, и кончить рассказ о "самом честном судье". Рассказ, который звучит как спортивная "байка", хотя в нем почти нет вымысла. А может быть, следует еще добавить, что, пожалуй, больше всех поразили эти шумные заголовки самого Хлопина.

- Впечатлительный народ - французы, - говорил он, смущенно приглаживая уши.

А когда Ершов принес в отель новую газету с очередной крупно набранной порцией восторга, Хлопин поглядел на свой снимок и раздумчиво произнес:

- Вроде как грудью на амбразуру...

- Чего-чего? - не понял Ершов.

- Так разрисовали. Ну, словно я - грудью на амбразуру. Да... Впечатлительный народ - французы.

ЕСЛИ НУЖНО...

Старший лейтенант Виктор Кароза заканчивал тренировку.

Провел последнюю серию по тугой, словно каменной, груше, и, завершив ее эффектным крюком левой, отвернулся от снаряда.

Крюк левой - резкий, мгновенный, как выстрел, - коронный, удар Карозы. Это как точка в конце фразы. Все. Аут.

Леопольд Николаевич кивнул. И пальцем взлохматил свою левую бровь.

Кароза уже давно занимался у Леопольда Николаевича. Знал тренера наизусть. Косматит бровь - значит, все в порядке, Король доволен.

Королем прозвали тренера много лет назад, еще до того, как Кароза пришел в этот боксерский зал. Почему Королем, Виктор толком даже не знал. Может, потому, что есть какой-то король Леопольд? В Бельгии, кажется. А может, потому, что внешность у тренера внушительная: крутой лоб, серые навыкате глаза и курчавая бородка от уха до уха.

Виктор Кароза, опустив плечи, весь обмякший, расслабившийся, неторопливо прошагал мимо тренера. Фу, хорошо все-таки, что тренировка уже позади. Задал сегодня нагрузочку Король. Да, сразу чувствуется - на носу Таллин. Вот он и жмет...