Владимир Киселев - Девочка и птицелет

— Интересно, — сказала Евгения Лаврентьевна. — Очень интересно. Ну, кто же скажет, в чем тут секрет?

Все молчали.

— Он выпустил яйцо из рукава, — сказала Нечаева.

— Разве ты не видишь, что яйцо в два раза шире горлышка колбы, возразила Евгения Лаврентьевна.

— Пусть даст колбу в руки, — потребовал кто-то из ребят.

— Нет, — сказал Сережа, — ты так отгадай. В этом как раз и фокус.

— Значит, никто не знает, — встала Евгения Лаврентьевна. — Я тоже не могу догадаться. Это в самом деле похоже на чудо. Придется, Сережа, тебе самому рассказать, как ты это сделал и какие химические законы ты для этого использовал.

Мне, конечно, было очень любопытно узнать, в чем состоял секрет этого фокуса. И все-таки мне было немножко жалко, что это сейчас станет известно мне хотелось хоть некоторое время считать, что на свете бывают чудеса.

Сережа рассказал, что он сделал иглой две тоненькие дырочки в обыкновенном яйце — одну на заостренном конце, а другую на тупом. Затем он стал втягивать в себя ртом это яйцо, и, хоть он не любит сырых яиц и ему было противно, он все равно его выпил. Пустую скорлупу он положил в стакан и залил ее обыкновенным уксусом…

Химическим этот фокус являлся потому, что яичная скорлупа полностью растворяется в уксусе, правда, ее для этого нужно продержать в стакане два дня. Когда яйцо растворилось, осталась только оболочка — тонкая пленка, находящаяся под скорлупой. Эту оболочку Сережа незаметно зажал между пальцами и бросил ее в колбу. Когда он вылил воду, оболочка осталась в колбе. Затем он встряхнул колбу, и оболочка через сделанные иголкой дырочки наполнилась воздухом и приняла форму яйца. Надо сказать, что эта оболочка была настолько похожа на настоящее яйцо, что мне и после Сережинои) объяснения не верилось, что это только оболочка.

Евгения Лаврентьевна рассказала нам, почему уксус растворяет известь, и привела еще пример с легендой о египетской царице Клеопатре, которая будто бы растворила в уксусе драгоценную жемчужину и выпила этот раствор.

После этого мы еще посмотрели фокус, который подготовил Витя. Он подвесил к железной подставке для пробирок четыре листика белой бумаги и поджег их. Один из этих листиков го-рол желтым огнем, второй — голубым, третий — красным, а четвертый — зеленым. Ну, в этом фокусе ничего таинственного но было, все сразу поняли, что бумага чем-то пропитана.

Витя рассказал, чем именно он пропитывал бумагу, но я всего не запомнила… Синее пламя дала азотнокислая медь, а красное — азотнокислый стронций. Мы испытывали эти реактивы как катализаторы, но я тогда не знала, что они окрашивают пламя.

Когда мы уже расходились, Евгения Лаврентьевна сказала:

— А ты, Оля, останься еще на несколько минут. Я хочу с тобой поговорить.

— Я тебя подожду внизу, — шепнул мне Коля, почти не разжимая губ.

— Как у тебя дела, Оля? — спросила Евгения Лаврентьевна. — Что дома?

— Нормально, — ответила я. Евгения Лаврентьевна поморщилась.

— А с товарищами?

— Нормально.

— Ты, Оля, — сказала Евгения Лаврентьевна, — пишешь стихи. Значит, ищешь самые лучшие слова для того, чтобы выразить мысль. И уж ты могла бы не употреблять этого пустого, бессмысленного слова «нормально». Что значит «нормально»?

Меня теперь часто попрекали стихами. На днях Елизавета Карловна говорила, что девочка, которая пишет стихи, могла бы не писать в своих домашних сочинениях в каждой фразе по два раза слово «который».

Но что другое, кроме «нормально», могла я сказать даже Евгении Лаврентьевне? Я молчала.

— Вот что, Оля, — продолжала Евгения Лаврентьевна, — мне кажется, что ты себя ведешь неправильно. Я понимаю, как тяжело ты переживаешь смерть Колиного отца. Я знаю, что у тебя доброе сердце. Но ты, по-моему, начала сердито смотреть на всех людей, которые не переживают вместе с тобой и Колей, которые заняты своим делом и, делая его, смеются, шутят, радуются. А это уже нехорошо. Кроме того, люди, несмотря на переживания, должны добросовестно делать свою работу. А ты запустила учебу… Я у тебя больше ничего не хочу спрашивать, раз ты мне отвечаешь словом «нормально». Но подумай об этом. А теперь пойдем… — Евгения Лаврентьевна посмотрела на меня и чуть улыбнулась: — Нет, ты пойди сама, а я еще задержусь на несколько минут.

У выхода из школы меня ждал Коля.

— Что она говорила? — спросил он подозрительно.

— Ничего. Все нормально, — ответила я.

Некоторое время мы шли молча, а потом Коля спросил: