Анатолий Соболев - Рассказы о Данилке

Возле ближнего дома он что-то схватил, и тут же послышался предсмертный визг: отец железной лопатой отбивался от собак. Один пес уже скулил и полз с перебитой хребтиной, за ним тянулась темная вилюшка. Отец размозжил голову второму псу. Собаки, рыча, стали откатываться. Теперь наступал отец, а стая, огрызаясь, отходила. Когда на дороге остались два неподвижных кобеля, а третий, жалобно скуля, полз с перебитым хребтом, раздался угрожающий голос:

- Ты чего животину гробишь, а? Ктой-то тебе дал такую праву?

И тут отец сбросил с себя располосованный на ленты тулуп, выхватил из кармана галифе наган и хрипло крикнул:

- А ну подходи, контра!

И только теперь Данилка увидел, что с конца улицы, с тыла, надвигается несколько мужиков и в руках одного что-то блестит.

Увидев в руках отца наган, мужики шарахнулись назад.

- Вот она, Совецка власть, чуть чо - стращать, наган в зубы тыкать! крикнул кто-то старческим, надтреснутым тенорком.

- Вас стрелять, гадов, надо, а не стращать! - прохрипел отец. - А ну подходи, у кого пупок крепче завязан!

С темными потеками на лице (потом Данилка понял, что это была кровь) отец стоял, широко расставив ноги, и вид его был страшен. Он был без шапки, волосы дымились.

Не опуская нагана, он стал отступать, дошел до саней, увязших в снегу, одним рывком выдернул их на дорогу. Гнедко забился в сугробе и тоже выбрался на торное место. Отец упал в кошевку, пронзительно свистнул, и Гнедко дико взял с места. И тотчас позади раздался громовой раскат. Кто-то выстрелил из обреза. В ответ сухо, плотно, раз за разом выстрелил из нагана отец. Гнедко в бешеном намете рвал гужи, а отец, перекинувшись всем телом назад, отстреливался.

Насмерть перепуганный, придавленный отцом Данилка лежал на дне кошевки. Отец вдруг стал заваливаться вбок, мертвенно-белое лицо его запрокинулось, он застонал.

- Папка, папка! - испуганно закричал Данилка, думая, что отец умирает.

- Гони! - надсадно крикнул отец и безжизненно откинулся назад.

Вожжи выпали из его рук, Данилка схватил их и, испуганно оглядываясь назад, нещадно хлестал коня.

Гнедко вынес кошевку из села на увал. И грянула в глаза черной жутью ночь, и застыло сердце в страхе. Над необозримой мертвой степью нависало мрачное ледяное небо, сугробы, как могильные холмы, нескончаемо тянулись вдаль. Над этим пустынным и враждебным миром холодно и ярко сияла равнодушная ко всему на свете луна. Обжигающий ветер бил в глаза, выгонял слезу, не давал дышать. Летели из-под копыт мерзлые льдышки, больно секли лицо. Данилка с ужасом озирался, стегал и стегал Гнедка. Конь хрипел от запала, а Данилка все гнал и гнал его.

Когда влетели в родное село, Данилка заплакал.

- Ну-ну, - подал слабый голос отец. - Убери мокроту...

- Я... я... не плачу, - выдавил Данилка, задыхаясь от слез, от пережитого страха и от радости, что отец жив.

Отец долго лежал после той ночи: он был весь искусан, а пуля попала в плечо. Когда ему стало легче, он подозвал однажды сына и сказал:

- Ну, счастливый кто-то из нас! Ты, видать, - не изладили они погоню. Каюк бы нам. Наган-то я второпях весь расстрелял. А ну как нагнали бы? Нахмурился, помрачнел: - Вот это и есть классовая борьба. Чуешь?

- Чую, - ответил Данилка.

СИЗЫЙ

В марте ударит солнце по сосулькам и пойдет окрест звон - серебряная капель. Падают с крыш ледяные осколки, подтаивают, оседают сугробы. На глянцево отполированной дороге в колдобинах скапливается вешняя вода, конский навоз втерт полозьями в наст и масляно блестит. Теплый ветер дует с юга с прозрачно синеющих гор, воздух чист, и небо распахнуто, высоко. От всего этого хмелеют и ошалело кричат воробьи.

В такой нарядный солнечный день ребята шли из школы. На радостях, что впереди воскресенье, свободный от учебы день, весело колотили сумками по спинам, толкали друг дружку в сугробы. Еще издалека они приметили Андрейку, который несся навстречу, что-то крича и размахивая руками. Подбежал, обвел всех восхищенными выпученными глазами из-под лохматой, съехавшей на нос шапки и брякнул:

- Сизого поймали!

Мальчишки обомлели.

Сизый был грозою всей округи. После разгрома кулацкого восстания, в котором он был одним из главарей, ему удалось скрыться. Целое лето и осень о нем не было ни слуху ни духу, а зимой объявился. Стал нападать на одиноких ездоков и обозы, отбирал деньги, продукты, а людей убивал. Всех убивал, никого не щадил. Однажды он настиг обоз, который вез в Бийск хлеб, перебил возчиков-колхозников, распорол мешки с зерном и высыпал на дорогу, перестрелял лошадей. На грудь одному из возчиков приколол накорябанную кровью записку: "Сизый объявил войну Советам!" Под Новый год он убил избача, уже на увале, уже совсем в деревне. Избач ехал из города и вез газеты, журналы, плакаты. Сизого боялись, о нем ходили слухи, один страшнее другого. Не раз пытались схватить его, но безуспешно.