Кирилл Кащеев: Спасти дракона

– Вот еще! – фыркнула Оксана Тарасовна, тоже вставая. – Если я обижаюсь, от этого должно быть плохо другим, а не мне! Девочки, поехали!

– Ехать – едете, но разговаривать не будете. – уже стоя допивая чай, заключил полковник. – И то бонус!

Мэтр отпрянул от щелки в двери. Странные гости вместе с хозяйкой вывалили в холл. Последовали прощальные объятия, поцелуи, пожимания рук и даже почтительные поклоны хозяйки в сторону светловолосой девочки и держащего ее за руку мальчишки.

– Держите нас в курсе, вы же понимаете, как мы все волнуемся, вся хортицкая община… – просительно лепетала хозяйка.

– Не боись, найдем! – успокаивающе гудел милицейский полковник. – Она и сама не пропадет, такая боевая девка…

Наконец беспокойные гости выбрались за дверь, прощально гуднул клаксон, и прокатил расписанный волчьими мордами мини-вэн. Мэтр облегченно вздохнул. Хозяйка повернулась к нему – мэтр увидел, какие у нее испуганные глаза, сухие губы, нервно подрагивающие пальцы.

– А если не найдут? – спросила она. – Как же мы без нее теперь? Я уже только надеяться начала…

– Без кого? – неуверенно спросил мэтр. – Кто пропал-то?

– Хортицкая ведьма, – механически откликнулась хозяйка.

– Простите, не понял? – переспросил мэтр. Вместо ответа хозяйка только тупо кивнула ему, залезла в замаскированную под хай-тековскую панель кладовку, вытащила оттуда дворницкую метлу, перекинула ногу через черенок и уселась, как ведьма в кино, будто собиралась взлететь! Увидела безумный взгляд мэтра, на мгновение задумалась, аккуратно слезла… и вышла из клуба, волоча метлу за собой. Длинные прутья неприятно скребли по асфальту. И ушла. Ее припаркованный у клуба зеленый «Вольво» так и остался на стоянке.

Мэтр понял: случилась загадочная, но очень большая беда. Если уж его непробиваемую хозяйку так по мозгам приложило!

Огонек пропал. Мчался впереди, крохотный огненный парусник, рассекающий толщу воды, и вдруг стянулся в пылающую во мраке багровую точку… и разлетелся взрывом. Извивающиеся молнии вспыхнули и рассыпались. Черные стены воды стиснули со всех сторон. Ирка висела во мраке, совершенно не понимая, где верх, где низ, и куда плыть. В груди пылала нестерпимая боль, будто пламя взрыва ударило туда и теперь выжигало легкие изнутри. Тело отчаянно бунтовало, требуя немедленно, сейчас же, без промедления: воздуха-воздуха-воздуха!

Воздуха не было. Только вода и непроницаемая тьма, и пара гребков может как понести ее к поверхности, так и загнать к самому дну, откуда и не вынырнешь. Ощущение неизбежного конца раскаленной спицей вонзилось в мозг, прокатилось по позвоночнику. Последним осознанным усилием она сомкнула губы, не давая воде хлынуть в горло. Багровые колеса завертелись перед глазами, огонь из легких ударил в голову, мозг корчился в охватившем его пламени. Тугая и плотная, как масло, чернота облепила, не давая двигаться. Ирка яростно брыкнула обеими ногами, тьма колыхнулась, и полностью утратившее соображение, живущее одними лишь инстинктами тело рванулось вперед, или вверх, или уж не пойми куда, лишь бы выжить, вырваться… Полуослепшая, оглушенная болью и ужасом, Ирка не видела, как вода начала стремительно светлеть, поголубела, потом и голубизна растаяла, сменяясь прозрачностью. Ирка пробила поверхность и как дельфин взмыла над водой. Воздух ударил в ноздри, она судорожно вздохнула… и рухнула обратно, снова погрузившись с головой.

Танцевальные сапожки со стальными каблучками налились неподъемной тяжестью, сумка на плече стала как камень и волокла на дно. Сбросить бы их, но Ирка по-прежнему ничего не видела, лишь огненные сполохи плясали перед глазами, то сворачиваясь в тугие спирали, то раскручиваясь в гибкие пылающие ленты. В голове с ревом перекатывались потоки вулканической лавы. Ирка просто-напросто не знала, где у нее ноги, с которых надо стряхнуть сапоги! Тела она не чувствовала, лишь надеялась, что оно, тело, делает неуклюжие рывки, загребая руками, – так ведь рук у нее тоже нет, где ж эти руки, если она их не видит, не ощущает, не…

Удар встряхнул несчастную голову, лава под черепом булькнула… и хлынула наружу через нос. Ирка поднесла ладонь к лицу – или к тому месту, где должно быть лицо… Тупо поглядела на растертую по ладони алую каплю. Упала еще капля и еще, пока она наконец поняла, что кровь из носа течет как из плохо закрученного крана. Она лежала на чем-то твердом… гладком… вроде гальки… или камней… Ирка поползла. Твердое-гладкое то разламывалось с сухим треском, больно раня острыми краями, то откатывалось со стуком, безжалостно выворачиваясь из-под рук и заставляя снова падать и больно ударяться лицом и грудью. Внезапно вернулись ноги – больно! Ирка закашлялась, мотая головой, судорожно икая и хватая ртом воздух. Поднялась на четвереньки – надетая через плечо сумка болталась где-то под животом – и двинулась прочь от воды. Под ней все время что-то ломалось, боль от сотен мелких уколов не давала затуманенному сознанию отключиться окончательно. Муть перед глазами начала расползаться, и словно страшная маска из-за отдернутого театрального занавеса на Ирку глянул череп. Вытянутый, зубастый – может, лисий, а может, собачий, – он лежал точно между Иркиными ладонями, пялился на нее пустыми глазницами и, кажется, насмешливо скалился.