Сергей Баруздин - Собрание сочинений (Том 2)

- Я ничего не вижу, кроме того, что вы бегаете по классу! решительно заявила Кулькина. - И почему слон? Какой слон? Какой Ран? Что вы говорите? Не морочьте мне голову!

Видимо, никто не заметил слона. Опять! Как на улице! И Кулькина не заметила. Или у нее глаз нет? А как-то еще говорила, что будет учительницей!

Кулькина смутилась, но вдруг взяла себя в руки:

- Соблюдайте правила уличного движения! Итак, вы, Строганов! Что вы хотели нам сообщить?

- Молодцы! Молодцы! - вскочил Вася Строганов. - Я хотел сказать "молодцы"!

И он почему-то покосился на последнюю парту, где сидел Ран.

- Почему вы хотели сказать именно это слово "молодцы"? - спросила Кулькина, напуская на себя серьезный вид учительницы. - Объясните классу, Строганов!

- Потому что слово это стало международным. Мы тут долбим, например, немецкий. Другие долбят французский, английский. Говорят, даже испанский долбят в школах и хинди. И я слышал, еще урду. Может быть, и урду. Это тоже индийский. - И Строганов опять покосился на Рана, к полному удовольствию Владика, который отметил про себя: "Хоть этот молодец!" - А "молодцы", - продолжал Строганов, - на всех международных встречах по хоккею, особенно...

- Почему "особенно", Кулькина? - заявила во всеуслышание Нина Стрельцова. - И почему вы, Кулькина, затираете женщин? Я же вместе со Строгановым просилась отвечать. А у нас даже, если помните, женский день сделан нерабочим. Восьмое марта! Я, например, женщина!

- Продолжайте, Стрельцова, - виновато сказала Кулькина. - Садитесь, Строганов!

"Нет, Строганов все же не заметил Рана, - подумал Владик. - А я-то..."

- Особенно, - довольно продолжала Нина Стрельцова фразу Строганова, после блистательной победы наших хоккеистов в Вене, прошедших...

- Вы, Строганов и Стрельцова, отлично выручили своих товарищей по команде, - перебила их Кулькина. - И все же, Хвостиков, выйдите, пожалуйста. Здесь вам будет удобнее...

Владик лежал в постели, ему было вполне удобно, и потому он переспросил:

- Где мне может быть удобнее?

- У доски, Хвостиков, - пояснила Кулькина. - Конечно, у доски вам именно удобнее. Вы никогда никого не подводили в классе.

Не хотелось Владику подниматься с уютной теплой постели, но он сказал:

- Пожалуйста...

А сам подумал: "О чем же, собственно, говорить? О группе, клонящейся к упадку? Или о трупах, которые сохранили нам в течение тысячелетий сибирские льды? Но ведь об этом Кулькина мне не дала сказать, хотя я хотел..."

- Ну? - цыкнула Кулькина.

- Пожалуйста, - повторил Хвостиков, не зная еще, что он будет говорить.

- А почему, собственно, пожалуйста? - поинтересовалась Кулькина.

- Потому что Иннокентий Григорьевич старше нас, - бодро сказал Владик. - Всех старших мы должны уважать, а это значит, что нужно говорить "пожалуйста", "спасибо" и еще здороваться в коридоре. Так мы должны говорить!

- Ну, Хвостиков, продолжайте! - попросила Кулькина.

- Кроме Иннокентия Григорьевича, - сказал Владик, - есть Иннокентий Смоктуновский, который снимается в кино...

- Отлично, - похвалила Кулькина. - И еще в кино есть Инна Макарова, а в поэзии - Инна Кашежева.

- Верно, - согласился Владик. - Это по "Маяку" передавали. А фотографии Смоктуновского и Кашежевой были в "Литературной России".

- Не знаю, что такое "Литературная Россия", но по "Маяку" передают самые лучшие передачи. Хвостиков, - заметила Кулькина. - Продолжайте...

- А еще у нас во дворе есть шофер Иннокентий Николаевич, старенький такой, - вспомнил Владик. - Он ездит на черной "Волге" и страшно боится за нее. Все нас просит, чтобы мы к ней не подходили с руками...

- Почему с руками?

- От рук следы остаются.

- Дальше, Хвостиков, продолжайте...

Владик не знал, что продолжать. Больше Иннокентиев и Инн он не знал, а о хоботных Кулькина почему-то не спрашивала.

Хвостиков посмотрел на Рана, который мирно сидел на последней парте и лизал столовую соль, потом на Симу:

- А о хоботных можно?

- О хвостиковых?

- Нет, о хоботных!

- Да, вы правы, Хвостиков! - сказала Кулькина. - Пожалуйста, о хоботных.

Владик приободрился и начал:

- Музыканты заиграли национальный гимн; мы отошли в сторону, чтобы пропустить процессию мимо себя. За трубачами шел отряд сиамских музыкантов, одетых с головы до ног в алые одежды, с тамтамами, раковинами и другими неблагозвучными инструментами. Затем государственные слоны, три самых больших впереди, с золотыми чепраками, которые, в противоположность их матовой коже, сверкали и блестели на солнце; на спине у них были богато украшенные и позолоченные носилки. Затем несколько лейб-гвардейцев короля, герольды, камергеры и другие чиновники, потом Его Величество, которого несли на богато позолоченном и выложенном перламутром великолепном стуле, на котором он сидел, скрестив ноги, защищенный от палящих лучей солнца большим позолоченным зонтиком. За Его Величеством следовали пажи и слуги с блестящими золотыми сосудами для бетеля, вазами для чая и подарками для народа и особенно духовенства в честь счастливого события... Затем явился окруженный принцами и должностными лицами дядя короля и министр северной части Сиама и Лао, на плечах которого лежало все бремя приготовлений к приему белого слона. Наконец явился и герой дня, сам белый слон в обществе трех других...