Олег Болтогаев: Машка

Олег Болтогаев

Машка

Когда цыплятам исполнилось две недели, выяснилось, что я должен их пасти.

Мне было восемь лет и не было в моей жизни большей радости, чем побегать с друзьями, поиграть в войнушку. А тут - пасти цыплят. Мы купили их на рынке, они были инкубаторские, похожие друг на друга, как две капли воды. Их было двадцать штук, и они разбегались от меня в разные стороны. Передо мной постоянно стояла задача-максимум - собрать их воедино. Но они меня не слушались. Кроме того, мне казалось, что изо всех кустов на наших цыплят смотрят голодные бродячие коты.

Но случай помог мне.

Устав гонять этих непослушных тварей, я присел на корточки.

И вдруг что-то произошло, и все цыплята, как по команде, кинулись ко мне и спрятались под меня. Вначале я не понял, что случилось. Но, подняв голову, я сообразил, в чем дело. Над нами летал коршун. Ага! Вот оно что!

Странное дело, но начиная с этого дня, цыплята стали жаться ко мне.

Куда шел я, туда шли и они. В начале мне это понравилось. Еще бы.

Мне не нужно было за ними гоняться. Но сразу открылась и негативная сторона этого дела. Прежде, если ко мне приходили приятели, я мог, прикинуться. Просто так гуляю по горке. Мол, нравится мне здесь.

А цыплята? А! Бегают и фиг с ними.

Теперь же сделать вид, что я не имею к пернатым никакого отношения было просто невозможно. Они ходили за мной по пятам. Кореша стали надо мной смеяться. Но избавление от повинности ожидалось лишь через месяц. Тогда, по словам матери, мои подопечные "смогут гулять сами". Какое счастье!

И я смогу гулять сам!

Дожить бы!

Однажды я утомился и лег в траву. Я раскинул руки и смотрел в небо.

Оно было таким синим-синим и совершенно бездонным.

Я прикрыл глаза. Солнце защекотало мои ресницы.

Вдруг я ощутил, что моей правой ладони что-то коснулось. Я осторожно повернул голову и увидел, что один из цыплят пытается залезть ко мне на руку. Я не стал его отталкивать и решил посмотреть, что будет дальше.

А ничего. Он влез, поджал ноги и впал в дрему.

Видимо, ему понравилась моя теплая ладонь.

Я осторожно сжал пальцы. Цыпленок встрепенулся, запаниковал, но вырваться он уже не мог. Я сел и поднес его к своему лицу. Это был обычный красный цыпленок. Я держал его очень бережно, может быть поэтому он очень быстро успокоился. Я вспомнил, что у меня в сумочке есть вареное яйцо и решил угостить храбреца. Очищать яйцо одной рукой оказалось большой проблемой. Но я трудился не зря. Цыпленок весело и радостно стал клевать мои дары.

Я постепенно разжал пальцы, но он был так увлечен, что не ощутил свободы.

С этого дня он стал есть у меня с рук. Его товарищи, понимая, что где-то рядом чем-то угощают, бегали вокруг меня, но в руки не давались. А этот храбро вскакивал на мою ладонь и либо грелся на ней, либо получал пищу.

Я стал отличать его, так сказать, "по лицу".

Постепенно этот наглец освоил карманы моей куртки и, когда все его братья и сестры, суетясь вокруг моих ног, бежали домой, он ехал в моем кармане и был этим очень доволен.

Потом произошла неприятность. Уж не знаю, как это случилось, но мой пушистый товарищ сломал ногу. Не на голой ее части, а чуть повыше, то самое место, которое теперь называется "окорочок". Перелом был таким сильным, что ножка болталась во все стороны. Мы осмотрели несчастного.

- Сдохнет, - сделал заключение отец и, размахнувшись, швырнул цыпленка в кусты с сторону речки.

Я взвыл и помчался туда, куда, по моему мнению, должен был упасть мой хохлатый друг. Удивительно, я сразу нашел его, еще более удивительно то, что он совершенно не пострадал во время вынужденного полета и падения.

Притащив пичугу домой, я спрятался в сарае и стал ветеринарить.

Я сложил цыпленку сломанную лапку, прижал к ней нижнюю часть ноги, а затем обложил все это четырьмя спичками и обмотал мягкой ленточкой.

Мой больной мог теперь только сидеть. Но он был жив и это было главное.

Правда, отец стал смеяться надо мной, называя меня куриным доктором.

Мать молчала, я чувствовал - она на моей стороне.

Теперь я носил этого цыпленка на руках. Его сородичи бегали в траве, а он сидел рядом со мной. Я сажал его на муравьиную тропу, и он всласть наедался, поедая этих насекомых. Муравьев было жалко. Но цыпленка я жалел еще больше. Вечером я гнал свою стаю домой, а у меня в кармане сидел мой инвалид.

Через три дня он встал на здоровую ногу. Еще через три дня он стал смешно прыгать на одной ноге. А через две недели я разрезал ленточку и освободил его ногу. Он распрямил ее не сразу. Несколько дней он еще хромал, осторожно ступая больной ногой.