Лоис Лоури: В поисках синего

– Да, – проговорила Кира, – все началось рано утром.

«Он не хочет отвечать на мой вопрос», – подумала она.

– Я помню эти Собрания. И помню дорогу. Деревья, конечно, с тех пор выросли. Но я чувствовал тень от них. Я понимал, что иду посередине дороги, по тому, как падал свет.

Он улыбнулся:

– Я почувствовал запах от лавки мясника.

Кира кивнула и усмехнулась.

– А когда я проходил ткацкий цех, я почувствовал запах сложенных там тканей и даже запах деревянных станков. Если бы женщины там работали, я бы узнал его по звукам.

Глухо цокая языком, он изобразил однообразный стук челнока.

– Так что я добрался сюда в одиночку. А потом Мэтт встретил меня и привел в твою комнату.

Кира ждала. Затем спросила:

– Зачем?

Он дотронулся до своего лица. Провел ладонью по шрамам. Спустился по изуродованной щеке и провел вдоль шеи. Наконец, добрался до рубашки и вытащил из-под нее кожаный шнурок. Она увидела, что на нем висит отполированный камешек, точно такой же, как у нее.

– Кира, – сказал он, хотя говорить было уже не обязательно, она и сама все поняла. – Меня зовут Кристофер. Я твой отец.

Она пристально смотрела на него. Оказывается, невидящие глаза тоже умеют плакать.

Кристофер отправился спать в потайное место, в которое его отвел Мэтт. Но прежде чем уйти, он рассказал ей свою историю.

– Нет, это были не твари, – сказал он в ответ на ее вопрос. – Это были люди. Тварей здесь нет, – его голос был таким же уверенным, как у Аннабеллы. «Тварюг нету».

– Но… – хотела было перебить отца Кира, чтобы пересказать ему, что говорил ей Джемисон: «Я видел, как твоего отца забрали твари». Но промолчала и стала слушать дальше.

– Ну конечно, в лесу есть дикие животные. Мы охотились на них. И до сих пор охотимся. Олени, белки, зайцы, – вздохнул он. – В тот день была большая охота. Мужчины собрались, чтобы разобрать оружие. У меня было копье и мешок с едой. Катрина приготовила еду для меня. Она всегда так делала.

– Да, я знаю, – прошептала Кира.

Он как будто не расслышал ее. Он словно вглядывался в прошлое своими невидящими глазами.

– Она ждала ребенка, – сказал он с улыбкой. Он сделал округлый жест рукой перед животом. Словно во сне, Кира почувствовала, будто она, крошечная, находится внутри этой кривой, описанной его ладонью, внутри воспоминания о ее матери.

– Мы шли как обычно. Поначалу вместе, группами, затем разделились на пары, а потом и поодиночке, идя по следам и прислушиваясь, все глубже в лес.

– Тебе было страшно? – спросила Кира.

Он на секунду прервал свой размеренный рассказ и улыбнулся:

– Конечно, нет. Не было никакой опасности. Я был опытным охотником. Одним из лучших. Лес меня никогда не пугал.

Затем он нахмурился:

– Но приходилось быть настороже. Я знал, что у меня есть враги. Мне все время завидовали, были и соперники. Так тут было принято жить. Наверное, и сейчас так.

Кира кивнула. Потом вспомнила, что он не видит.

– Да, – проговорила она, – все по-прежнему так.

– Меня должны были вскоре назначить в Совет Хранителей, – продолжал он. – Эта должность дает большую власть. Были и другие желающие занять это место. Так я предполагаю. Кто знает? Люди здесь всегда враждовали между собой. Вечно грубили друг другу. Я давно об этом не думал, но теперь вспомнил все эти споры и злость – даже в то утро, когда мы разбирали оружие.

– Недавно тут опять разбирали оружие перед охотой. Я видела. Драки и ссоры. Всегда так. Так ведут себя мужчины.

Он пожал плечами:

– Значит, ничего не поменялось.

– Но разве может быть иначе? Так ведь всегда. Детей сызмальства учат драться и отбирать чужое. Ведь только так человек может получить то, что ему нужно. И меня бы так воспитали, если бы не нога, – сказала Кира.

– Нога?

Так он ничего не знал. И откуда бы ему знать?

Теперь она чувствовала себя неловко, потому что ей надо было рассказать о себе.

– Я хромаю. Я родилась такой. Меня хотели отправить на Поле, но мама сказала «нет».

– Она поступила наперекор им? Катрина? – его лицо посветлело, и он улыбнулся. – И она победила!

– Ее отец все еще был жив, он был важным человеком, так она мне говорила. Поэтому меня оставили. Наверное, думали, что я в любом случае умру.

– Но ты была сильной.

– Да. Мама говорила, что боль сделала меня сильной.

Рассказывая об этом, она чувствовала не неловкость, а гордость и хотела, чтобы и он гордился ею.

Он вытянул руку, и она протянула ему свою.