Фрида Нильсон - Хедвиг и ночные жабы

– О-о-о, вкусненько, – говорит она. – Сам, что ли, испёк?

– Мама, ну что ты, я же не умею, – отвечает папа.

– Ты не узнаёшь нас, Эстер? – спрашивает мама. – Совсем?

Она гладит бабушку по руке и старается говорить о чём-то таком, что бабушке может показаться знакомым. Она рассказывает, что у Хедвиг наконец начались летние каникулы и что на утреннике в честь окончания школы было тридцать градусов жары!

Бабушка заинтересованно слушает. Потом смотрит на Хедвиг.

– Сколько тебе лет, детка?

Хедвиг смотрит в стол. Она не хочет отвечать. Последний раз, когда они виделись, бабушка отлично знала, что ей девять. Что за идиотский вопрос.

Разговор иссяк. В большой комнате кукуют часы с кукушкой. В чашках гремят ложки.

Когда молчание слишком уж затягивается, мама залпом допивает кофе и обращается к дедушке:

– Эрнст-Хуго, а расскажи какую-нибудь историю из прошлого, что-то такое, о чём Эстер любит послушать. Вдруг она что-нибудь вспомнит?

Какая отличная идея, соглашаются все. И никому даже спрашивать не приходится, что это будет за история. Разумеется, та, что они слышали раз сто, не меньше. История про Семь Поп.

Давным-давно, в юности, бабушка работала на обувной фабрике. Целыми днями она сидела с пробойником в руках и пробивала маленькие дырочки для шнурков. У директора фабрики – довольно гнусного типа, который вечно ходил и проверял, не отлынивает ли кто из его подчинённых, – был сын примерно того же возраста, что и бабушка.

Этот сын был самым толстым человеком во всей Центральной Швеции – таким толстым, что протискивался в двери фабрики только боком, отчего работники тайком прозвали его Семь Поп.

Узнав об этом, директор с сынком запретили подчинённым произносить вслух слово «семь». Даже если ты считал обувь, всё равно говорить «семь» было нельзя. Вместо этого полагалось считать так: один ботинок, два ботинка, три ботинка, четыре ботинка, пять ботинков, шесть ботинков, шесть ботинков плюс один ботинок, восемь ботинков и так далее. Всем это казалось ужасной нелепостью, и поэтому шептаться про Семь Поп стало теперь ещё веселее.

А надо сказать, в молодости бабушка была так красива, что вторую такую красавицу и не сыщешь. Талия тонкая, как рукоятка метлы, носик маленький, зубы белые как сахар. И Семь Поп, разумеется, влюбился.

Дедушка замолкает и косится на бабушку. Видно, что эта история ей знакома, – она слушает с улыбкой и кивает в нужных местах. Дедушка воодушевлённо продолжает.

Каждый день Семь Поп приносил ей цветок или конфетку и уговаривал сходить с ним в кафе. Но бабушка не соглашалась. Как она ни отпиралась, Семь Поп приставал всё настойчивее. Бабушка уже просто не знала, куда от него деваться.

И вдруг в один прекрасный день на фабрике появился новый парень. Он был из Сэффле, его определили в подошвенный цех. Хорош собой – глаз не отвести! Волосы цвета воронова крыла вьются волнами, мускулы на руках огромные, как диванные подушки. Это был дедушка.

Он тоже захотел пригласить бабушку в кафе. И бабушка согласилась, да не один раз, а много раз подряд, и не только в кафе, а ещё и в кино. С тех пор Семь Поп больше не приставал к бабушке, потому что дедушка был такой сильный, что мог голыми руками порвать подошву на мелкие кусочки.

«Отныне, – сказал как-то раз дедушка во всеуслышание, – любой человек на фабрике может говорить слово “семь”! А если кто хоть пальцем его за это тронет, будет иметь дело со мной!»

С тех пор слово «семь» говорить никому не запрещалось.

Дедушка откидывается на спинку стула и смеётся. Все вторят ему, и бабушка тоже. Они сидят и смеются, и кажется, что всё снова как всегда. Хедвиг млеет: до чего приятно, когда дедушка такой, каким и должен быть, – сильный и уверенный в себе.

– Вот так-то, – хохочет дедушка, скрестив руки на груди. – Этот жиртрест быстро хвост поджал!

Вдруг бабушка замолкает. Смех словно застрял у неё в глотке, как затычка. Она сплёвывает булку в кулак и кладёт на стол липкий слюнявый комок.

– Что-то я наелась, – бормочет она.

Раньше бы она никогда так не сделала. Хедвиг больше не может сидеть за столом, внутри всё переворачивается.

– Можно я пойду в большую комнату? – спрашивает она и быстро убегает. Слёзы подступают к горлу. Она хочет, чтобы бабушка поправилась. Хочет видеть пучок и накрашенные ногти, хочет, чтобы бабушка узнавала своих близких и не плевалась за столом, потому что это никуда не годится!

В большой комнате вся мебель старинная. Ножки стола изогнутые, а у кресел вместо ножек львиные лапы. Здесь уютно. Но больше всего Хедвиг обожает стеклянный шкафчик на стене. Внутри выстроились сорок восемь оловянных солдатиков. Солдатики принадлежат бабушке, в детстве ей подарил их один родственник из Германии. На мундирах золотые пуговицы. На лицах прорисованы глаза и губы. А ещё среди фигурок есть лошадка, которая тащит пушку. Бедное животное. Лошадям не нравится участвовать в войнах.