Жаклин Уилсон: Девчонки и слезы

– Анна, он плачет, – говорит папа.

– Слышу. – Анна берет новый лист бумаги и опять принимается за эскиз.

– Какая муха тебя укусила? Он всего-навсего хотел посмотреть. – Папа складывает газету и встает, на лице его написана мука. – Пойду успокою беднягу.

– Давай, – говорит Анна сквозь зубы. – Он ведь и твой сын тоже, хотя когда он ночью пять раз просыпался из-за заложенного носа, ты, насколько мне помнится, спал как сурок.

– Неудивительно, что у него забит нос, раз ребенок не может высморкаться. Почему, скажи на милость, в доме нет ни носовых платков, ни масла? Я, признаться, полагал, что это предметы первой необходимости.

– Кто бы спорил. – Анна продолжает рисовать, но рука у нее чуть дрожит. – Они появляются словно по волшебству, потому что один из нас каждую неделю таскается в супермаркет.

Это просто невыносимо. Еще немного, и от моего приподнятого настроения не останется и следа. Пальцы на магической руке сжимаются в кулак. Что такое творится с папой, Анной и Цыпой? Почему они никак не уймутся? Неужели папе так трудно пойти Анне навстречу и раз в неделю ходить за продуктами? Неужели Анне так трудно придержать язык? Неужели Цыпе так трудно высморкаться? Почему вместо всех этих элементарных вещей они устраивают дурацкую сцену: папа кричит, Анна вот-вот заплачет, Цыпа орет, будто его режут?

Это я подросток. Это мне положено вопить дурным голосом и истерически хохотать. Но только взгляните на меня. Я Элли Брызжущая Весельем, а все потому, потому, потому, потому…

Я вытягиваю руку и демонстративно растопыриваю пальцы. Анна поднимает голову. Смотрит на меня. Бросает мимолетный взгляд на мою руку. Но ее голубые глаза остаются пустыми. Она ничего не видит вокруг себя, кроме своих дурацких кроликов.

Я подхватываю рюкзак. Прощаюсь с Анной и папой. Они меня едва замечают. Я отыскиваю поникшего Цыпу в ванной на первом этаже и обнимаю его. И совершенно напрасно. Цыпа тыкается мокрым носом в мой школьный пиджак, и на нем остается зеленая слизь. Затем братишка поднимает на меня глаза.

– Элли, ты чего такая добренькая? – спрашивает он подозрительно.

В нашей семье корчить из себя госпожу Добродушие и Ласку – пустая трата времени. С таким же успехом можно вредничать и ныть.

– Хорошо, когда я вернусь, я буду злой как фурия, – шиплю я, скаля зубы и изображая руками, будто кого-то душу.

Цыпа нервно хихикает – видно, он не уверен, шучу я или говорю серьезно. Я протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, но он уклоняется. Тогда я улыбаюсь и пулей вылетаю на улицу – у меня нет ни малейшего желания слушать, как Анна с папой ссорятся на кухне.

Папа и Анна ведут себя так, будто терпеть друг друга не могут. Даже жутковато становится. Странно: ведь когда папа только женился на Анне, я ее на дух не переносила. Отдала бы все на свете, лишь бы они разошлись. Я считала ее исчадием ада. Но тогда я была совсем маленькой. Многого не понимала. Мне казалось, что Анна пытается занять мамино место, и за это я ее ненавидела.

Мама умерла, когда я была совсем крохой. Но я до сих пор каждый день о ней вспоминаю. Не то чтобы постоянно, в основном когда на душе муторно. Я люблю мысленно с ней общаться – мне кажется, она мне отвечает. Естественно, я прекрасно понимаю, что сама придумываю эти беседы. Но все-таки на сердце становится легче.

Раньше я думала, что ходить с Анной по магазинам или смотреть по телику «Друзей», прикорнув рядом на диване, – подло и гадко по отношению к маме. От этого я чувствовала себя очень скверно и срывала раздражение на Анне – хотелось ей тоже подпортить настроение. Но сейчас вижу, насколько была глупа. Можно ведь хорошо относиться к Анне и любить свою мамочку. Все проще простого.

В конце концов, у меня есть две лучшие подруги, и я не извожу себя вопросами, кого люблю больше: Магду или Надин. Я люблю их обеих, а они обожают меня – скорее бы им показать, что у меня есть!

Я бегу на автобус – хочется попасть в школу пораньше. Сворачиваю за угол, крутя рюкзаком, и налетаю прямо на блондина, в которого когда-то втюрилась с первого взгляда. Парня Моей Мечты – правда, оказалось, он голубой. Впрочем, и не будь этого, – зачем такому писаному красавцу намного старше меня бочкообразная очкастая девятиклашка с кудлатой головой, которая каждые десять минут краснеет, точно ее мажут румянами?

Ну вот, опять вспыхиваю.