Жаклин Уилсон - Опасная игра

– А ты напиши такой роман, чтобы хорошо продавался! Динамичный!

Я махнула ногой, как будто исполняла прием карате. Я не задела Кэм, но она все-таки моргнула.

– И веселый!

Я запрыгала на месте.

– И побольше секса!

Я вильнула бедрами и похлопала ресницами.

– Да-да, – вздохнула Кэм.

– Вот увидишь, я, когда стану писательницей, сразу разбогатею! – Я заглянула в блокнот Кэм, там были набросаны какие-то отрывки. – Ну-у, я в сто раз больше могу написать! Вот сегодня столько страниц накатала, целую книгу практически!

– Это вы сочинение писали?

– Да нет… Ой-ой, осторожнее! – Это я просто сама для себя. – На перемене.

– Можно посмотреть?

– Нет!

Я не хотела, чтобы Кэм увидела мой фиолетовый блокнот. А то задумается еще, когда это я успела его купить. И где деньги взяла. Начнет снова проверять кошелек – а зачем нам еще один скандал?

– Понимаю, это личное. Ну хоть заглянуть-то можно?

– Ты прямо как наша Рвота Мешкли! Она нас заставила сочинение писать на автобиографическую тему, любопытство ее замучило. «Моя семья» и так далее…

Кэм сразу напряглась и о моей личной писанине забыла – чего я и добивалась!

– Говорит, чтобы я написала о своей приемной маме…

– А ты?

– А я написала о настоящей! Что она не может ко мне приехать, потому что снимается в Голливуде… Ну, ты знаешь.

– Да… Я знаю.

– А Рвота не поверила! Она меня высмеяла, при всех.

– Это ужасно!

– Ты-то мне веришь, Кэм? Насчет моей мамы?

Я внимательно за ней наблюдала.

– Ну-у… Я знаю, Трейси, что мама очень много для тебя значит.

– Ха! Ты считаешь, я все выдумала, так?

– Нет! Если… если ты сама считаешь, что все это правда.

– Конечно неправда! – заорала я. – Я сама все это сочинила! Дурацкие детские выдумки! Никакая она не актриса! А не приезжает, потому что ей нет до меня дела!

– Трейси, этого мы не знаем…

Кэм попробовала меня обнять, но я сбросила ее руку.

– Я знаю! Я ее столько лет не видела! Раньше, в детдоме, я ее все время ждала, ждала… Прямо как ненормальная. А она никогда не приедет! Ее кто-нибудь спросит: «Помнишь такую Трейси Бикер?» – так она, наверное, ответит: «Постойте, Трейси? Что-то смутно знакомое… Кто это, вообще?» Плевать ей на меня. И мне тоже плевать! Не нужна она мне!

Я сама не ожидала, что такое скажу. Кэм на меня уставилась во все глаза. А я на нее. В горле вдруг пересохло, и под веками защипало. Я чуть не заплакала… Только я никогда не плачу.

В глазах все расплывалось, и Кэм превратилась в какое-то неясное пятно. Я шагнула к ней, протягивая руки, как будто нащупывала дорогу в тумане.

И тут зазвонил телефон. Мы обе так и дернулись. Я проморгалась и сняла трубку. Кэм сказала – пусть звонит, но я так не могу.

Это звонила Илень-Мигрень. Она попросила позвать Кэм, что характерно. Она же мой соцработник! И речь шла обо мне, а она сначала Кэм все рассказала, а мне потом.

Ни за что в жизни не угадаете.

К ней обратилась моя мама.

Она хочет со мной встретиться!

На самом деле я пришла не домой к Илень, а на работу. Она постаралась навести там домашний уют. На стене разместила фотографии детей – где-то там и я есть. Илень взяла тот снимок, где я глаза скосила и язык высунула. На шкафчике с папками сидит точно такой же косоглазый медведь и пугает малюсенького сиреневого вислоухого кролика. На письменном столе у нее стоит открытка-валентинка. Я незаметно заглянула внутрь, там написано «Моей милой Крольчишке от Большого Медведя». Фу-у! Еще она держит в кабинете фотографию в рамочке, на фото жутко тощий тип в очочках. Видимо, это и есть Большой Медведь. Еще на стенах висят разные девизы, например: «Чтобы здесь работать, не обязательно быть психом, но это помогает». Еще стихи о старушке в лиловом и какое-то нудное рассуждение о том, что надо прислушиваться к своему внутреннему ребенку.

Нечего Илень заниматься своим внутренним ребенком. Я – ее внешний ребенок, и мне бывает жутко тяжело до нее докричаться, хоть надорвись от воплей.

– Трейси, успокойся! – сказала Илень.

– Не успокоюсь! – проорала я в ответ. – Я хочу увидеть маму! Я этого так долго ждала! Годы! Хочу увидеть маму, сейчас же!