Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка

– А я и не хочу быть таким, как он, – он опустил малютку на землю. – Как вы думаете, зачем я вас сюда привел?

– Не представляю, – Дороти пожала плечами. – Но мне все-таки очень хорошо и весело. Можно войти и посмотреть ваш домик?

– Вы не будете осматривать его комнаты.

– А я думаю, буду.

– Нет.

– Зачем же вы тогда привели меня сюда, мистер Как-меня-зовут?

Бардвел внезапно опустился перед ней на одно колено. Он взял обе ручки ребенка и немного сжал их.

– Потому что в одной из комнат этого дома есть человек, которого вы знаете и любите. Идите прямо. Идите прямо, прямо, как стрела. Не стучитесь. Видите дверь? Ее можно разглядеть отсюда. Поднимите засов и войдите. Остальное вы сделаете сами, маленькая мисс.

– Человек, которого я люблю? – медленно-медленно произнесла Дороти. – Разве туда прошел дедушка?

– Нет, нет. Идите скорее!

Дороти напряженно смотрела в глаза Бардвела, он отвернулся и в то же время легонько толкнул ребенка к дому.

– Идите, – повторил он, – вы будете наследницей богатого поместья, но в этой комнате вас ждет кое-что получше Сторма. Идите и исполните свой долг.

– Хорошо.

Стройная фигурка легко побежала к дому. Вбежав на крыльцо, малышка сделала все, как научил фермер. Тяжелый засов с лязгом поднялся, дверь заскрипела и отворилась. Дороти, чувствуя себя героиней волшебной сказки, обратилась к ней со словами:

– Извини, я не могла иначе. Мне сказали, что здесь находится тот, кого я люблю. Я вхожу в комнату. Я Дороти, и я вхожу.

Комната, где оказалась девочка, была ничем не примечательна. Здесь стояла грубая и простая мебель, на окнах не висели занавеси, на дощатом полу не лежал ковер. Против окна стояла отодвинутая от стены деревянная кровать. Невдалеке виднелись старый комод и умывальник; очень небольшое четырехугольное зеркало висело на одной из стен.

Быстрые глазки Дороти сразу отметили все это. Потом девочка обратила более пристальный взгляд на кровать. На ней лежал человек с бледным лицом, на его лбу виднелся большой синяк. Он был одет в дневное платье, лежал на спине, а руки, не переставая, перебирали легкое одеяло, покрывавшее его до половины. Открытые глаза человека были очень темными и в то же время тусклыми. Одну минуту Дороти с изумлением смотрела, потом бросилась к кровати, вскарабкалась на нее и схватила обеими руками большую ладонь.

– Папочка, – прошептала она с таким подавляемым глубоким чувством, с таким мучительным восторгом, что сонные глаза больного приобрели осознанное выражение.

Он медленно повернул голову и посмотрел на малышку.

– Иди сюда, Дороти, – сказал он, – иди.

Она прижалась к нему и положила головку ему на грудь.

– Я думала, что ты на небе, – промолвила она через несколько минут. – Или ты был там и вернулся? Тебе наскучило?

– Я совсем там не был, – ответил он.

Дороти очень удивилась.

– Прижмись ко мне, – снова шепнул он, и Дороти еще теснее прильнула к нему. – Мне ужасно холодно, моя прелесть.

Дороти ни о чем не стала расспрашивать отца, ее изумление полностью растворилось в глубокой горячей любви, и она попыталась согреть родного человека своим маленьким тельцем.

– Верно, у тебя был припадок, папочка? – только и спросила она.

Он не ответил. Дороти подняла свое счастливое детское личико и крепко поцеловала отца в губы.

– Я папочкина Дороти, – нежно шептала она, – твоя, твоя собственная. Я рада, что ты не ушел на небо.

– Прижмись, прижмись ко мне, – повторял он.

Казалось, он не мог найти других слов, странное безжизненное оцепенение все больше и больше покрывало его лицо. Но Дороти не боялась и не тревожилась. Маленькие дети редко боятся смерти. Малышке было удобно и тепло, она радовалась, что отец с ней. Она любила дедушку и всех в Сторме, но любовь к этому несчастному нераскаявшемуся человеку значила для нее неизмеримо больше. Ведь для Дороти он был не заблудшим грешником, а любимым родным отцом.

– Тебе хорошо? – спросила она через минуту.

– Очень.

– Какой ты бледный!

– Мне очень, очень хорошо. Прижмись еще ближе, моя малышка.

– Я все время в твоем сердечке, – просто сказала Дороти.

– Да, моя прелесть, да.

– Папочка, а у тебя теперь чистое сердце?

– Нет, Дороти.

Услышав такой ответ, она замолчала. Это был ужасный удар, поразивший ее сильнее, чем свидание с отцом, потерянным и вновь обретенным. Через несколько мгновений случилась необычайная вещь. Дороти никогда не плакала, но теперь горячая волна слез хлынула из сердца к глазам, и крупные горячие капли потекли по ее щечкам и стали падать на холодное лицо несчастного. Они потрясли его до глубины души. Больной открыл глаза и посмотрел на Дороти.