Яков Окунев - По Китайско-восточной дороге

Он ушел, огорченный, бормоча про себя:

— Пиши нельзя, моя контрами сделать (убьют).

Открыто не запрещалось китайцам вступать в профсоюзы, но бывали нередко случаи арестов среди китайских железнодорожных рабочих и обвинения их в принадлежности к коммунистической партии только на основании профсоюзной книжки.

— Чувствуешь себя, как на линии огня на фронте, жаловался мне учитель железнодорожной школы. — Каждый день ждешь обыска, ареста, тюрьмы. А знаете ли вы, что такое манчжурская тюрьма?

Я не знал на опыте, что такое манчжурская тюрьма, но случай вскоре показал мне, что такое китайский обыск при содействии белогвардейцев-полицейских.

На другой день после ареста и избиения школьников, в одиннадцатом часу утра, телефонный аппарат в учкпрофсоже вдруг перестал отвечать.

— Готово! Началось, — сказал слегка побледневший секретарь и бросился к окну.

На улице у учкпрофсожа стоял большой наряд китайской полиции. Полицейские, конные и пешие, окружили здание, образовав узкий проход, через который, как сквозь строй, пропускали тех, кто направлялся в учкпрофсож, но возвращали назад тех, кто выходил оттуда. Один железнодорожник запротестовал и вступил в спор с полицейским, в котором я узнал давешнего офицера.

На офицере уже не было капитанских погон, которые я видел на его плечах в кабачке. Он был в китайской военной форме. Очевидно, русский офицерский мундир он надевал лишь не при исполнении своих мало почетных служебных обязанностей.

Офицер, не дослушав возражений железнодорожника, повернул его за плечи при грубом хохоте полицейских и толкнул в спину. Железнодорожник был вынужден вернуться в учкпрофсож.

Полицейские ждали кого-то и не входили в помещение учкпрофсожа. Телефон попрежнему не действовал. Работа в учкпрофсоже прекратилась. Набиралось все больше народа. Посетители и служащие перекидывались отдельными фразами, взволнованно курили, напряженно смотрели в окна. Поведут всех в тюрьму, — гадал кто-то.

— Поведут ли — вопрос, а обыск будет основательный, — высказывал свои догадки другой.

Некоторые проверяли содержимое своих карманов и уничтожали бумажки, которые могли показаться полиции подозрительными. Все напоминало картину ожидания обыска в эпоху царской дореволюционной России. И настроение было такое же — уже забытое настроение затравленных охранкой подпольщиков. А между тем почти все находившиеся в этом помещении были мирными служащими и культработниками, не имевшими ничего общего с подпольной революционной работой.

— Как вы думаете — за это не арестуют? — спросил один железнодорожник, показывая членскую книжку МОПР'а.

Никто не ответил, ни у кого не было уверенности в том, что за принадлежность к МОПР'у не могут арестовать, томить долгие месяцы в ужасной китайской тюрьме, судить в не менее ужасном китайском суде. Железнодорожник, однако, подумал и махнул рукою:

— Эх, была не была! Граждане же мы, товарищи, чорт возьми!

И сунул книжку обратно в свой боковой карман.

Тот, кого ждали полицейские на улице, наконец, приехал. Это был китайский полицейский чиновник, пухлый и важный. Он вошел впереди толпы полицейских. Рядом с ним шел офицер, посматривая на всех своими наглыми глазами и, точно в рассеянной игре, расстегивая и застегивая кобуру револьвера.

Китайский чиновник представлял почти безмолвную фигуру. За него говорил белогвардеец-офицер.

— Оставаться на местах, — резким голосом произнес он, избегая обращения на «вы». — Будет произведен обыск.

Председатель учкпрофсожа потребовал у полиции предписания на производство обыска. Китайский чиновник молча взглянул на офицера. Тот с той же резкостью ответил:

— Не возражать. Ордер будет представлен своевременно.

Больше он уже не обращал внимания на протесты представителей учкпрофсожа. Полицейские принялись рыться в бумагах. Открывали шкафы, выкидывали толстые «дела», выбрасывали из ящиков столов бумаги. Служащих и посетителей грубо допрашивали.

— Ты кто? Имя? Фамилия? Должность? Адрес? Зачем пришел? Документы?

У одного железнодорожника, старика, наглый офицер стал шарить по карманам. Тот возмутился:

— Вы не смеете обыскивать меня. Я — не карманник, а советский гражданин. Я буду жаловаться.

— Жалуйся, — ткнул его в плечо офицер и продолжал обыск.

Когда обыск окончился, помещение учкпрофсожа представляло собою картину погрома. На полу валялись бумаги, ящики столов разрыты и брошены на пол. Переписав всех поименно, офицер отделил работников учкпрофсожа, и тут только заговорил молчаливый китайский чиновник. Заговорил почти правильно по-русски.