Марианна Басина - Там, где шумят михайловские рощи [без иллюстраций]

Пушкин был вне себя, но молчал, сдерживался. В это время в Михайловском его видели редко. «Я провожу верхом и в поле всё время, что я не в постели», — писал он В. Ф. Вяземской. Даже работать уезжал в Тригорское, к Осиповым-Вульф. Там писал цикл стихов «Подражания Корану». Эти, казалось бы, далёкие от жизни стихи были его раздумьями о выпавших ему на долю тяжких испытаниях — гонениях, ссылках — и готовностью мужественно сносить удары судьбы.

Невесёлые мысли часто одолевали Пушкина. Недавно ему исполнилось двадцать пять лет. Четыре из них он провёл уже в ссылке. И снова ссылка — ещё более тяжёлая, более суровая. Михайловское — чудесный уголок. Но одно — наезжать сюда в летние месяцы, и совсем другое — явиться «ссылочным невольником» в место заточения. Сколько пробудет он здесь? Год, два, три? Может быть, и больше. После оживлённой, кипящей жизнью Одессы, интересного разнообразного общества, театра — глухая деревня. И родной отец в гнуснейшей роли тюремщика…

Недели шли, отношения в семье не налаживались. Поэт не выдержал. Он явился к отцу, высказал всё начистоту. Произошла тяжёлая сцена. Пушкин был в крайности. Он кинулся в свою комнату, схватил лист бумаги и написал письмо псковскому губернатору барону Адеркасу.

«Милостивый государь Борис Антонович,

Государь император высочайше соизволил меня послать в поместие моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства».

Сургуч растоплен, письмо запечатано. Нарочный везёт его из Михайловского в Псков.

Трудно сказать, какие бы последствия имела эта история. Но, к счастью, нарочный не застал губернатора дома и привёз письмо обратно Пушкину.

Это было в конце октября. А в ноябре брат, сестра, а за ними отец и мать — все, кроме самого Пушкина да няни Арины Родионовны, уехали из Михайловского. Перед отъездом Сергей Львович сообщил предводителю дворянства, что не может воспользоваться доверием генерал-губернатора, то есть следить за сыном, ибо имеет главное поместие в Нижегородской губернии, а постоянное жительство в Петербурге.

Кончились, наконец, невыносимо тягостные семейные сцены, непрерывные обвинения, упрёки. Казалось, можно вздохнуть свободнее. Но поэта по-прежнему «опекали» предводитель дворянства Пещуров, настоятель Святогорского монастыря отец Иона, псковский гражданский губернатор барон фон Адеркас и генерал-губернатор Прибалтийского края маркиз Паулуччи. Пушкин оставался ссылочным невольником.

В это время в Петербурге в один из хмурых ноябрьских дней царь Александр I, сидя в своём роскошном кабинете в Зимнем дворце, просматривал положенные ему на стол бумаги. Трудиться царь не любил, и его лицо выражало неудовольствие и скуку.

Когда-то Александр I был недурён собой. Восторженные фрейлины шептали ему вслед: «Наш ангел!» Но годы шли, и «ангел» полинял. На голове образовалась плешь, лицо стало одутловатым, бабьим.

Недовольно морщась, царь взял очередную бумагу — рапорт о приезжающих в столицу, и вдруг его белесые брови поднялись, отвислые щёки порозовели. В рапорте среди прочих приезжающих значился. .. Пушкин.

Царь не верил глазам. Что происходит? Куда смотрит полиция! Ссыльный Пушкин самовольно явился в столицу! Был вызван начальник Генерального штаба барон Дибич. Он получил повеление: всё незамедлительно выяснить.

Дибич выяснил и поспешил успокоить царя:

— Ваше величество, Александр Пушкин не выезжал из деревни. В столицу приехал его младший брат Лев.

Тревога на сей раз оказалась напрасной.

Между тем Пушкину действительно приходило на ум — явиться в Петербург и объясниться с царём. Бродя по тёмным аллеям михайловского парка, сидя в своём деревенском кабинете, поэт не раз рисовал себе встречу с царём и даже набросал «Воображаемый разговор с Александром I».

«Разговор» начинался так:

«Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: „Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи“.