Эльдар Ахадов: Кругосветная география русской поэзии

УРОК ИВРИТА
«Шабат-шолом, тода раба, слиха,» —
Твержу слова, не убоясь греха.
В нехитрую их складываю фразу.
Я не в ладах с немецким языком,
С английским лишь поверхностно знаком,
А этот вдруг запоминаю сразу.

Таинственны законы языка.
Сознательная память коротка, —
Её не уберечь от разрушений.
И только в генах, через сотни лет,
Он снова появляется на свет,
Как фрески из-под поздних наслоений.

Таинственны созвучья языка.
В них шорох уходящего песка,
Пустынных львов свирепая повадка.
Я прохожу по собственным следам,
Где человек читается «адам»,
Эфес еще не меч, а рукоятка.

Безумие мятущихся страстей,
Скитания адамовых детей,
Толпа рабов плетётся по Синаю…
Очередной кончается урок,
А мне ещё, как прежде, невдомёк,
Что не учу слова, а вспоминаю.

ЕВРЕИ
И становится страх постоянным сожителем нашим,
С нами ест он и пьёт и листает страницы газет.
Не спешите помочь нам – наш путь неизбежен и страшен:
Вы спасётесь когда-нибудь – нам же спасения нет.

Меж народов иных пребываем мы все должниками.
Не для нас это солнце и неба зелёная твердь.
Наши деды дышали озонами газовых камер,
И такая же внукам моим уготована смерть.

Не бывать с человечеством в длительной мирной связи нам:
Нам висеть на крестах и гореть на высоких кострах,
Густо политых кровью и пахнущих едко бензином,
И соседям внушать неприязнь и мистический страх.

Вновь настала пора собирать нам в дорогу пожитки.
Время пряхой суровой сучит напряжённую нить.
Истекают часы, и наивны смешные попытки
Избежать этой участи, жребий свой перехитрить.

Брюсов Валерий Яковлевич

НА ЖУРЧАЩЕЙ ГОДАВЕРИ
Лист широкий, лист банана,
На журчащей Годавери,
Тихим утром – рано, рано —
Помоги любви и вере!
Орхидеи и мимозы
Унося по сонным волнам,
Осуши надеждой слезы,
Сохрани венок мой полным.
И когда, в дали тумана,
Потеряю я из виду
Лист широкий, лист банана,
Я молиться в поле выйду,
В честь твою, богиня Счастья,
В честь твою, суровый Кама,
Серьги, кольца и запястья
Положу пред входом храма.
Лист широкий, лист банана,
Если ж ты обронишь ношу,
Тихим утром – рано, рано —
Амулеты все я сброшу.
По журчащей Годавери
Я пойду, верна печали,
И к безумной баядере
Снизойдет богиня Кали!

Городницкий Александр Моисеевич

ИНДИЯ
На берегу Бенгальского залива,
В индийском городке Витшапатнам,
Где пляжи огибая прихотливо,
Толпа аборигенов по утрам
На корточки, спиною к океану,
Садится, ягодицы оголив,
И холмики фекалий постоянно
Смывает набегающий прилив,
Где небо абрикосового цвета,
И по ночам шакалов дальний вой,
Я месяц жил, стараясь вникнуть в этот
Восточный муравейник вековой.
Где люди – сор, и неприкосновенны
Животные с глазами мудрецов,
И светятся карминовые стены
Тысячелетних храмов и дворцов.
Куда, преодолев леса и горы,
Всё воплощая в зрение и слух,
Паломники стремятся, для которых
Чем суше тело, тем сильнее дух.
Где солнцем беспощадным обожжённый,
Строитель клал упрямо кирпичи
В обители слепых и прокажённых
С неистребимым запахом мочи.

Тихонов Николай Семёнович

ИНД
Я рад, что видел у Аттока
Могучий Инд в расцвете сил
И весь размах его потока,
Который землю веселил.

И я, смотря, как дышит долгий,
Пришедший с гор высокий вал,
От имени могучей Волги
Ему здоровья пожелал.

Брюсов Валерий Яковлевич

ПРЕДЧУВСТВИЕ
Моя любовь – палящий полдень Явы,
Как сон разлит смертельный аромат,
Там ящеры, зрачки прикрыв, лежат,
Здесь по стволам свиваются удавы.
И ты вошла в неумолимый сад
Для отдыха, для сладостной забавы?
Цветы дрожат, сильнее дышат травы,
Чарует всё, всё выдыхает яд.
Идем: я здесь! Мы будем наслаждаться, —
Играть, блуждать, в венках из орхидей,
Тела сплетать, как пара жадных змей!
День проскользнет. Глаза твои смежатся.
То будет смерть. – И саваном лиан
Я обовью твой неподвижный стан.

Городецкий Сергей Митрофанович

КОФЕ
Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу, дико обжигая,
Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.
Замучена полуденной работой,
К любовнику, такому же нагому,
Она бежала в лунное болото,
К сплетенному из вешних прутьев дому.
И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошел, а ночь еще продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.
С утра голландец с ремешковой плеткой
На пристани следил за упаковкой
Клейменых ящиков – и кровью кроткой
Окрашивал тугую плетку ловко.
Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.
До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыпая, зерна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-черной…
Любуешься порою, как в фарфоре
Кипит с отливом золотистым кофе,
И вдруг – в мозгу встает желаний море,
И кровь томит тоска по катастрофе:
Сломать насилье! Снять с дикарской воли
Бесстыдство злое купли и продажи!
Плетей не надо для цветов магнолий!
Не надо солнцу океана стражи!
Отмстить за бешенство бичей ременных!
Пусть хищники в туман уйдут кровавый!
Да здравствует свобода угнетенных
Во всех краях и на болотах Явы!