Карл Фельми - Введение в современное православное богословие

Кто хотя бы немного знаком с историей русского богословия понимает излишнюю резкость подобных оценок. Флоровский сам возражал бы, если бы кто-то на Западе, не зная русского богословия, просто повторял их вслед за ним, по сути отказываясь от подлинного изучения восточного богословия. Если бы русское богословие действительно заслуживало столь негативных оценок, то такой выдающийся ученый, как Адольф фон Гарнак, не стал бы изучать русский язык ради того, чтобы прочесть вышедшую в России монографию о Феодорите Кирском [45] Я, правда, иногда в разговорах слышал, будто бы Гарнак владел русским языком с юных лет, которые он провел в Дерпте (Тарту). .

Но старому богословию действительно недоставало собственной, православной постановки вопросов и связи с обширным опытом православия. Да, эта связь была недостаточной, но полностью она не прерывалась. Как бы то ни было, о. Георгий Флоровский в своем критическом изложении «Пути русского богословия» дает высокую оценку двум богословам – чудотворцу и духоносному пастырю св. Иоанну Кронштадтскому (1829 —1908) [46] Ср.: Hauptmann Peter. Johann von Kronstadt : Der große Hirte des russischen Landes // KO. Göttingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1960. Bd. 3. S. 33-71; Felmy К Ch. Predigt im orthodoxen Rußland. S. 170—278. и св. Филарету Дроздову (1782—1867) [47] Ср.: Hauptmann Peter. Die Katechismen der Russisch-orthodoxen Kirche : Entstehungsgeschichte und Lehrgehalt. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1971. S. 66–92 passim. , митрополиту Московскому, являющему собой наиболее выдающуюся фигуру в российской церковной истории XIX в. Их богословское мышление стоит на почве живого церковного опыта, в этом их своеобразие. У ев. Иоанна Кронштадтского, правда, нет «богословской системы, но есть богословский опыт и о нем свидетельство». У него «вновь открывается забытый путь опытного богопознания» [48] Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. С. 400 сл. . Полной богословской системы не найти и у митрополита Филарета, но «у него мы найдем нечто большее – единство живого опыта, глубину умного созерцания, “тайные посещения Духа”» [49] Там же. С. 182. .

Если, в отличие от св. Филарета, ев. Иоанна Кронштадтского нельзя отнести к богословам-ученым, то в еще большей мере не является ученым св. Серафим Саровский (1759—1833) [50] Zander Vera. Seraphim von Sarow : Ein Heiliger der orthodoxen Christenheit, 1759-1833. Düsseldorf, 1965. 176 S. , о котором Флоровский также пишет в своей истории русского богословия и который во многом напоминает ему Симеона Нового Богослова (949—1022) [51] Cp.: Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов, 949—1022. Paris : YMCA-Press, 1980. 358 с. Благодаря определяющему участию архиеп. Василия труды св. Симеона были впервые опубликованы в серии «Sources Chretiennes» (SC. N. 51, 96, 104, ИЗ, 122, 129, 154, 174, 196). , поскольку, по Флоровскому, опыт Серафима «все тот же» [52] Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. С. 392. .

Упоминание таких имен, как при. Серафим и св. Иоанн Кронштадтский, указывает на одну отличительную черту православного богословия. Эта черта просматривается в том, за кем из святых в Православной Церкви закрепилось почетное наименование «Богослова». Его имеют: евангелист Иоанн, Григорий Назианзин (329/30—390/91) и, наконец, Симеон (949—1022), названный Новым Богословом. Евангелисту приложен данный атрибут, поскольку он в Прологе своего Евангелия так изложил суть богочеловечества Божественного Логоса, что его мысли стали для православного богословия решающими в христологических спорах IV—V вв. Второй Богослов – это св. Григорий Назианзин. Он и на Западе признается святым Отцом Церкви. Но обращает на себя внимание, что именно он среди других учителей-богословов своего времени получил почетное имя Богослова, а не, скажем, св. Афанасий Великий, не св. Василий Великий, не св. Кирилл Александрийский, хотя в развитие христианской догматики эти трое внесли больший вклад, чем св. Григорий. На христианском Востоке Григория прославили не столько богословские писания, сколько искусные речи, оказавшие влияние также на православную гимнографию [53] Cp.: Felmy Karl Christian. Heilsgeschichte und eschatologische Fülle im orthodoxen Gottesdienst: Das Verhältnis von eucharistischem Gottesdienst und Tagzeiten in der östlich - orthodoxen Kirche // JLH. Kassel: Stauda, 1980. Bd. 24. S. 10. . Но если у св. Григория все же значителен элемент, который мы привычно называем «богословием», так что именование его «Богословом» как-то можно понять, то Симеон Новый Богослов прежде всего является тайновидцем, причем таким, который умел слагать гимны о своем мистическом опыте и выражать его. Но ведь при этом его даже нельзя выделить как особого «богослова мистики», как человека, который размышляет о мистическом опыте. Таковым мы скорее могли бы посчитать св. Григория Паламу (1296—1359).