И. Уварова: Глина, вода и огонь

— Не плачь, — сказал он. — Я не могу сделать так, чтобы твой милый не ушел на войну, это было бы позором и бесчестьем для мужчины. Но я помогу тебе иначе. Я оставлю тебе его тень, а ты ведь знаешь, что тень — это часть человека, и в тени может даже жить душа его… Встань сюда, Евфроний, и подай мне самую острую стрелу из твоего колчана.

И он поставил его так, чтобы тень его лица оказалась на белой стене, и взял стрелу в руки.

Дочь же догадалась, что он хочет сделать, но она помнила, что отец недолюбливал ее жениха, и испугалась, не поранит ли он стрелою его тень. А ведь тот, кто повредит тень, нанесет вред хозяину тени — ведь так полагали те, кто занимался опасным волшебством…

И она сказала:

— Дай мне стрелу, отец. Я сама сделаю это.

Ома сама обвела тень, и стрела оставляла след на стене.

А старый гончар принес глины и залепил глиной все, что обвела стрела.

И девушка увидела мужественный профиль своего милого и обрадовалась, потому что был он похож на героя, каких с большим искусством рисовал на лучших керамос художник Евтимид.

Говорят, так возник первый портрет из глины, барельеф. Для этого понадобились только стрела, стена, глина и тень.

Но легенда умолчала о том, что, для того чтобы получилось изображение живого человека, нужно было вдохнуть и него любовь и горе девушки, а мастеру приложить руку.

Что было с ними со всеми дальше? Наверное, Евфроний ушел на войну, а невеста, должно быть, часто сидела на камне напротив той стены, где был его профиль.

А старик до самой смерти трудился над тем, чтобы лучше и лучше получался его любимый керамос, и работы у него всегда было очень много, потому что, судите сами, сколько посуды требовалось древним грекам, если они завели себе разную посуду для разных блюд. Мясо они ели на глиняных тарелках — пенаках, а рыбу на пенаки уже, оказывается, нельзя положить. Для рыбы особые тарелки.

Делали из глины огромные амфоры — сосуды с острым дном и крошечными ручками, будто заломленными над головой. Амфоры не могли стоять, как кувшины, зато они лежали на боку, плотно сцепившись одна с другой, и не лопались, если по ним ходили люди; были они удобны для перевозки на кораблях, и возили в них оливковое масло и вина.

Амфору, конечно, не подавали к столу. Из нее вино черпали глиняным черпаком — киафом. Вино лили в сосуд, который назывался кратер, в кратер же лили и воду, чтобы смешать вино с водой.

А уж пили из всяческих чаш, и чаши были различные: скифосы, котилы, конфары, ритоны, мастосы, килики.

И были еще фиалы, в которых носили масло для возлияния богам.

И были еще кувшины, которые выдавались в премию на разных состязаниях — предки кубков, которые до сих пор служат спортивным призом.

И были гидрии — кувшины с тремя ручками, которые женщины несли на голове, когда шли за водой к источнику.

И лекифы — флаконы, в которых хранилось масло.

И светильники в виде маленьких сплющенных кувшинчиков, в которые наливали масло и опускали фитиль.

И еще эпинетроны — глиняные наколенники, которые применяли при работе ткачихи.

И всевозможные вазы с росписью, большие и малые, с изображением людей, богов, битв и событий, описанных в мифах.

Греки передавали друг другу чаши, а мальчики и рабыни наливали из кратеров в чаши напиток, поэтому во время пира посуда все время была в движении. И при пляшущем неверном блеске светильных огней казалось, что движутся на стенках сосудов гибкие маленькие фигуры, и пляшут красные танцовщицы в развевающихся красных одеждах и черный Дионис [22], бог вина, откинув черный плащ за плечи, поднимает маленькую черную чашу, и черная богиня Афина возносит над головой тонкое черное копье…

…Когда рисунок подсыхал, посуду отправляли в печь и замуровывали отверстие глиной.

И пока старик подходил несколько раз к печи, беспокоясь, не повредил ли огонь его керамос, у ограды его дома толпились бродячие певцы, несносный и наглый народ.

И они пели так: