Яков Марголин - Где у растения дом

— Не... не устоять, — подтвердили бельчата.

— То-то и есть, что не устоять. Ведь как исполнится Дубу лет восемь — десять, он начинает каждый год уже на целые полметра вверх прибавлять. А там и ствол наест — не обхватишь, ветви здоровенные раскинет — всех растолкает. А?

— Всех...

— Но вот пока он — малолетка, если его другие деревья не прикроют с боков, его или вьюги заморозят, или жара высушит. И вообще, известное дело, дуб любит, чтобы голова у него — на солнце, а тело-то — в шубе... Прощайте!

И сойки след простыл. Только вдали слышался ее скрипучий голос: «Джжэ-джэ!» Видно, кому-то что-то объясняла...

Вечерняя сказка в начале октября

После ненастья, когда сутками ворчал хмурый дождь, выдалась погода тихая и ясная. Обитатели леса спешили закончить приготовления к близкой зиме. Но осенний день короток, солнце садится, словно скатывается с ветки на ветку. И кажется, это с него, с солнца, облетают красные и желтые листья...

Поредела и крона Большого Дуба. Сбросила на землю бурым одеялом сухую листву. Тып! Тып!.. — нет-нет да стукнут по ней падающие желуди — тяжелые, красивые, в будто полированной коричневой кожуре. За ними, в который уж раз сегодня, прибежали к Большому Дубу белки. Много в этот день натаскали они орехов и желудей в свое дупло, спрятали неподалеку под корой, закопали в траве, в сухих листьях — все впрок, на зиму. Да и сами поели до отвала — даже животики вздулись. И пожелали они уже Большому Дубу спокойной зимы, ну как бы спокойной ночи, — Дуб готовился к долгому сну месяца на три.

— И как он не замерзнет. У него же нет меха! — удивлялся бельчонок.

— И как он не отморозит себе корни! — удивлялся другой.

— В такой-то шкуре — да замерзнуть! Джжэ! — сойка была уже тут как тут и уже кричала на бельчат. — Дуб же в кору, как в шубу, завернут. А в ней вроде как подкладка из пробки толщиной чуть не в мою голову. А пробка разве даст холоду иссушить дерево? Иссушить — вот что для него самое страшное... В наших местах Дуб перезимует — не в тайге небось! А?!

— Небось... — согласно кивнули головками бельчата.

— Корням и вовсе чего опасаться: под таким слоем листвы да под снегом в лиственном лесу почва-то не промерзает! А?!

— Не... не промерзает...

— Джжэ-джэ! Другое дело — почки!—А в почках что? В почках — бутоны цвето-о-ов, листочки! Вот уж кто проморозиться может! А?

— Mo-может, — чуть слышно повторили бельчата.

— Да?! Нет! Не может — их укрывают чешуйки, хоть и потоньше, чем кора, но тоже с подкладочкой из пробки... Ой, штой-то я с вами заговорилась?..

С этими словами Сойка схватила желудь побольше и укрылась неподалеку на Черемухе. Прижав желудь лапой к ветке, сойка сильно ударила по нему клювом, чтобы расколоть. Но желудь выскользнул, как выстрелил, и отлетел далеко в сторону. Сойка недовольно проскрипела: «Джжэ!» — и опять к Дубу. Так повторялось несколько раз. Бельчата едва с ветки не свалились от смеха.

— Хе-хо-ха! — хрипло смеялся с ними Дуб, однако бельчатам сказал строго: — Не больно, не больно-то смейтесь: она, Сойка-то, птица, конечно, суматошная, но дело-то, однако, делает. Ну, как и вы, впрочем. И из ваших запасов теряются желуди. Глядишь, какой и попадет на землю. К весне, стало быть, лопнет его шкурка и выйдет вверх росток, вниз — корешок. Ежели все обойдется, ежели друзья-деревца прикроют с боков, — вырастет, значит, новый Дуб. Лет эдак через сорок—шестьдесят на нем завяжутся желуди...

— Только через сорок—шестьдеся-я-ят? — разочарованно протянули бельчата.

— Э-э-э, пушистые, да нешто это долго? Вот мне — 150 годов, а я — молодой. Отец мой дожил до тысячи, а прадеда, сказывают, срубили люди, когда ему перевалило за полторы... Ну, дак ведь сами знаете: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается...

Дождь застиг меня в лесу. Ни под березой, ни под сосной не нашел я защиты и уже изрядно промок, когда углядел неподалеку большую ель. Толстые ее ветви шли от ствола чуть наклонно книзу, смыкаясь в зеленые скаты. Концы нижних, самых длинных ветвей, будто широкие лапы, лежали на земле, в лужах.

Сгибаясь в три погибели, укрыв лицо рукой, пробрался я через колючие ветки к стволу. Здесь было хорошо: сухо веяло смолой и теплой пылью. Редкая капля проникала сквозь многоэтажную зеленую крышу...

Дождь, однако, скоро кончился, и солнце тотчас во всю силу ударило по лесу. Он засверкал, засветился до самой своей глубины, мокрый и ликующий. Но ель не пропустила света под свой полог, и еще недавно это уютное убежище теперь показалось мне мрачным и холодным. Я как бы кожей понял, почему в старом еловом лесу не растут ни другие деревья, ни кустарники, а часто даже и травы — только серо-зеленые бороды мхов. И еще мне подумалось: «Не зря в народных сказках угрюмые ельники — угодья лешего да ведьмы».